Марина Серова - Диагноз под прикрытием

— Нет, недавно, — покачала я головой. — Понимаете ли, я сразу заподозрила, что, раз на подстанции держат сотрудника, который выпивает на рабочем месте, это неспроста. Но я думала, что Трубецкой держит вас по двум причинам — либо вы каким-то образом служите прикрытием незаконного бизнеса по сбыту наркотиков, либо вас оставили на подстанции из жалости. Но оказалось, что наркотики Трубецкой не продает, он совершенно чист. Единственное, он умалчивал о пропаже препаратов из сумки врача Натальи Дьяковой. Однако Дьякову кто-то настойчиво пытается подставить, в частности, подбрасывает ей разбитую ампулу. Влада, которая имела мотив — она пыталась обратить на себя внимание заведующего и воспользоваться его чувствами в корыстных целях, — имеет алиби, в то время она была на вызове. Тогда кто может желать увольнения врача? Диспетчер Ольга Ивановна не может быть злоумышленницей, потому что хоть и держит обиду на Наталью, но в ее увольнении она не заинтересована. Влада — кандидат на должность заведующего подстанции, после Дьяковой, следовательно, врача могут пытаться устранить люди, которые хотят, чтобы Влада получила повышение. Я навела справки и узнала, что Влада выросла в детском доме, а потом ее взяли на воспитание приемные родители. Однако после их смерти молодая женщина вернулась в Тарасов. Других родственников у нее нет, на работе ее никто не любит. Тогда кто может пытаться помочь ей? Может, ее мать, которая хочет заслужить любовь дочери? Сопоставив факты, я пришла к выводу, что, раз мать Влады лишили родительских прав из-за пьянства, стало быть, следует проверить, кто является биологическими родителями Влады. Я навела справки и узнала, что отца Влады звали Анатолием Михайловичем Шевченко, мать — Анной Степановной Шевченко. Ваша фамилия — Игошева, так? Остальное все совпадает. Но вы ведь, выйдя замуж, не взяли фамилию мужа, оставили себе девичью. Тогда возникает вопрос, почему в документах, которые хранятся в детском доме, значится фамилия матери Шевченко. Я поговорила с директором детского дома и выяснила, что по ошибке та записала одну фамилию матери и отца Влады, потому как не знала, что во время регистрации мать Влады не пожелала менять фамилию, оставила себе девичью. Кстати, мне интересно узнать почему?

Анна Степановна затравленно посмотрела на меня, потом тихо проговорила:

— Игошева — фамилия моей прабабушки… Вы не думайте, что раз я — опустившаяся пьющая поломойка, у меня все в роду были такие… Когда-то дома у меня даже старинные фотографии были, мои предки имели дворянские корни… Я хотела сохранить фамилию, чтобы мои дети знали, что у них такие знаменитые предки…

— Понятно, — кивнула я. — Впрочем, к делу данное обстоятельство не относится. Итак, мне удалось выяснить, что родная мать Влады Кузнецовой — не кто иная, как санитарка Анна Степановна. И естественно, сама Кузнецова об этом ничего не знает — иначе вряд ли ее гордость позволила бы работать на подстанции, где моет полы ее опустившаяся мать. Я догадалась, что вы работаете на подстанции с одной-единственной целью — найти способ сказать дочери правду. Но как это сделать таким образом, чтобы Влада не отвернулась от вас, а, напротив, простила? Только оказав женщине неоценимую услугу. Вот вы и решили «помочь» ей получить повышение путем устранения соперницы, коей является врач Наталья Дьякова. Вы намеревались подстроить все так, чтобы заведующий Андрей Максимович уволил Наталью, а так как выведали, что он собирается передать свое кресло начальника подстанции кому-то еще, решили, что, раз Натальи не будет, Влада — самая лучшая кандидатура. Вот только с чего вы взяли, что Андрей Максимович не даст пост заведующего другому врачу? Скажем, Елене Курочкиной, ведь у нее имеется большой опыт в медицинской сфере!

— Курочкина не стала бы работать заведующей, — заявила санитарка. — Она вообще собирается перейти на другую подстанцию, я слышала ее разговор с диспетчером. Влада — самый умный врач из всех, несмотря на юный возраст. По моей линии были хорошие врачи, поэтому моей дочери передались гены… Я уверена, что, если бы Дьякова ушла, Андрей Максимович не нашел бы никого лучше Влады…

Я с сомнением покосилась на нее. Конечно, любая мать уверена, что ее ребенок — самый талантливый и замечательный, может, поэтому уборщица полагала, что Влада — одаренный медицинский работник? А может, видела, что женщина пытается привлечь внимание Трубецкого, решила, что между ними может завязаться роман?..

Мои размышления были прерваны громким стуком открываемой двери. И я, и Анна Степановна одновременно повернули головы. На пороге уборной стояла не кто иная, как Влада.

Красивое лицо женщины было перекошено злобной гримасой, делавшей ее похожей на маску кровожадного чудовища. Она с ненавистью смотрела на санитарку, словно намереваясь уничтожить ее одним взглядом.

— Ты… ты — мерзкая, грязная поломойка! — заорала она изменившимся от ярости голосом. — Ты — ничтожество, противная тварь, ты смеешь называться моей матерью?! Грязная пьяница, алкоголичка, да как ты могла заявлять, что ты — моя мать? Заразная свинья, мне даже смотреть на тебя противно! Если ты хоть слово кому скажешь, если хоть посмеешь упомянуть о том, что являешься моей биологической родственницей — да я тебя в психушку упеку, ты сгниешь там, как подобает гнить опустившейся скотине! Я знать тебя не желаю, убирайся отсюда! Чтобы тебя и твоего мерзкого духа тут не было!

От каждого слова, выбрасываемого, точно ядовитый плевок смертельно опасной кобры, Анна Степановна буквально съеживалась, словно пыталась уменьшиться и раствориться, сделаться невидимой.

В ее глазах теперь плескался не ужас — а самая настоящая боль, смешанная с мольбой. Она с усилием подняла руку, словно каждое движение причиняло ей немыслимые страдания, протянула ее к дочери, пытаясь то ли остановить ее, то ли дотронуться до нее, подобно грешнику, боящемуся прикоснуться к святыне.

Я услышала только два слова, вырвавшихся из уст несчастной санитарки:

— Прости… доченька…

— Не смей меня так называть! — взвизгнула Влада, отпрыгнув от женщины, точно от прокаженной. — Убирайся, убирайся, убирайся!

— Доченька… доченька…

Внезапно Анна Степановна как-то обмякла и медленно заскользила вниз, опираясь о стену. Я бросилась к санитарке, подхватила ее под руки, осторожно опустила вниз, чтобы та не ударилась головой.

Женщина ловила ртом воздух, как задыхающаяся без воды рыба. Она уже ничего не могла сказать, но я видела, что она пытается проговорить одно-единственное слово «доченька», которое твердила как молитву. На лбу выступил холодный пот.

— Влада, ей плохо! — заорала я. — У нее приступ, принеси воды, нужен нитроглицерин или аспирин…