Ильхам Рагимов - Восточный ковер

Но все это будет уже потом. А пока…

Сталин небрежно подвинул личные дела потенциальных руководителей «иранской миссии» в сторону Молотова.

– Отдадим Поскребышеву. Пусть еще раз проверит тщательно все кандидатуры и доложит мне. Поскребышев буквоед, ничего не упустит.

Это была еще одна игра «хозяина». Проверка на бдительность. Все, кто подлежал отправке, были давным-давно тщательно проверены и перепроверены.

Потом Сталин снова обратился к Багирову.

– Ты получил карту? – Сталин имел в виду географическую карту предполагаемого места переброски советских войск на территорию Иранского Азербайджана.

– Получил, товарищ Сталин. Разрешите подойти, – Багиров вытащил из папки сложенную вчетверо карту и развернул ее. – Пятое управление Красной Армии подготовило все до мельчайших деталей. Изучен каждый метр границы и глубина рек. Вот здесь, на участке слияния Араза с Гарасу и горами Гараджаг, можно применить все виды войск, включая тяжелую бронетехнику. Здесь труднопроходимые участки. – Багиров указывал на горные вершины от Карадага до Астары. – Все окружено зарослями и лесами. За исключением горных перевалов, на этом участке невозможно даже использовать пехоту. Также нашими людьми изучается и подготавливается схема городов, где будут дислоцированы советские войска. Через месяц окончательные схемы городов с названиями улиц, торговыми кварталами, жилыми домами и даже адресами многих генералов иранской армии будут представлены вам.

Сталин несколько минут смотрел на географическую карту и молчал. Наверное, он уже четко представлял в этот момент кадры переброски советских войск в соседнюю страну, но вряд ли мог предвидеть, сколько потрясений и споров вызовет оккупация Ирана Советским Союзом. Первый вопрос, обсуждаемый ООН, и фултоновская речь Черчилля, ставшая предтечей «холодной войны», будут результатом споров великих держав именно из-за событий вокруг Южного Азербайджана. Но до этого еще предстояло преодолеть множество преград, включая совместную борьбу против нацистской Германии, у которой тоже был свой интерес в Иране, где США и Великобритания будут главными союзниками Сталина.

– Конечно, еще не все ясно в Иране, – сухо выговорил Сталин. – Но мы не отступим от своих целей. Обо всех дополнительных деталях подготовки мобилизации наших товарищей в Иран докладывать незамедлительно мне, а также товарищам Молотову, Берии, Маленкову. Правительство сделает все необходимое для успешного хода операции на территории Северного Ирана, которая, надеемся, вскоре станет советской землей. Мы преследуем благородную цель, а именно справедливое воссоединение разделенного народа. Безусловно, не обойдется без происков внешних и внутренних врагов, которые будут чинить всяческие препятствия на нашем пути. Чтобы они не помешали достижению наших целей в Южном Азербайджане, необходима координация деятельности всех структур, вовлеченных в эту операцию, а именно Наркомата иностранных дел, армии, НКВД, наших дипломатических представительств, а главное, проверенной резидентуры. На данном этапе развития нашей страны – это наиглавнейшая задача, – правая ладонь вождя рефлекторно была сжата в кулак. – Спасибо за проделанную работу, Мир Джафар. Ни на минуту не теряй бдительность и не забывай: ты сейчас на переднем крае борьбы.

– Можете в этом не сомневаться, Иосиф Виссарионович, – рапортовал Багиров. Он был счастлив, что «хозяин» был доволен проделанной работой. – Все ваши указания будут выполнены надлежащим образом.

– Хорошо, – вождь откинулся на спинку кресла. – Можете идти.

Молотов и Багиров неспешно собрали бумаги в папки и направились к выходу. Послышались постукивания и легкий смешок. Они остановились и робко посмотрели в сторону генсека. Он продолжал смеяться и выбивал остаток горелого табака из трубки в хрустальную пепельницу. Сталин заметил удивленные взгляды Молотова и Багирова, даже не поднимая головы и в таком же положении, с улыбкой под пышными усами он сделал жест, мол, «идите, не стойте». Гости повиновались и вышли из кабинета. Временами на вождя народов находили приступ грусти или неожиданного веселья. Возможно, он вновь вспомнил советника президента США Гарри Гопкинса, а может, он смеялся над чем-то другим.

Дневной свет скудно проникал в комнату Рустама. При таком освещении невозможно было читать даже в летний полдень, а бриться в осеннее утро перед трюмо было вовсе делом неблагодарным. Можно ненароком полоснуть подбородок бритвой, не заметив в полумраке кровь, размазать ее по лицу и в таком виде выйти на люди. Или же оставить куски недобритой щетины и пены на челюсти, за ушами, появившись перед взором изумленных студентов, которые вплоть до получения диплома будут вспоминать нерасторопного, неряшливого учителя. Сегодня надо быть более внимательным к своему внешнему виду. На него будут смотреть совсем другие глаза. Они не будут напоминать игривый взгляд студенческой беззаботности или молодой, наивной бравады. Это будут глаза матерого «волка», от которого не ускользнет даже незаметная царапина под челюстью. Он будет ощущать ее запах, чувствовать вкус, слышать, как бьется сердце Керими. Поэтому Рустам брился в коридоре, который по совместительству являлся гостиной и кухней одновременно. Здесь всегда было светло, даже в пасмурную погоду, и, к удивлению, чисто, несмотря еще на одного соседа, не отличающегося аккуратностью.

Рустам придерживал в левой руке любезно предоставленный соседкой-воздыхательницей кусочек сломанного зеркальца, а правой аккуратно водил по щеке опасной бритвой. Зеркалом это было трудно назвать. Это был лишенный формы режущий предмет, с трещинами и пятнышками, которые невозможно было вывести. Им можно было даже убить человека, воткнув острие по самое сердце. Порой Рустам даже мысленно рисовал себе картины, как неразделенная любовь Симочки-соседочки может привести его к такому плачевному результату. Соседочка, конечно, на такое бы не пошла. Очень уж сильно она любила этого скромного, даже где-то робкого мужчину, с которым судьба начинала новую игру, в правила которой его должны были сегодня полностью посвятить.

– Какая же вы чудесная, Симочка, – Рустам был искренен. – Все чисто до блеска. Не знаю, в каком свинарнике мы бы жили, не будь такой хозяйки.

– У вас мятая рубашка. Ее надо погладить, – словно не слыша комплимента, отвечала соседка.

– Не стоит. Все равно останется под пиджаком и не будет видно.

– Как так возможно, Рустам? Такой красивый мужчина и будете ходить неглаженым. Не позволю.

Не получив еще официального разрешения, она поставила чугунный утюг на газовую плиту. Скрипнула дверь. Из комнаты напротив вышел еще один сосед. Личность неприятная. Рустам старался не здороваться с ним, не говоря о том, чтобы пускаться в дружеские беседы. Костлявый, словно перенес дизентерию, в грязной майке, которую Сима никогда бы не взялась стирать, рваных тапках, он мог достойно заменить пугало в огороде. Это не Рустам, а отброс общества, а у отбросов слуг не бывает, поэтому ему некому стирать, а самому неохота. Таких обычно селят с нормальными людьми, чтобы отбросы стучали на соседей в НКВД и передавали властям, о чем народ шепчется на кухне, в коридорах, спальнях. Налаженная система всесоюзного постукивания друг на друга себя оправдывала. Много ценной информации красные комиссары получали от таких пугал. Возможно, даже Привольнов имел беседу и с этим кадром, прежде чем выйти на прямой разговор с Керими. А что он вообще мог сказать про Рустама, если ничего про него не знал? Да черт с ним, лишь бы только не мелькал перед глазами. Несет от него за километр, как от помойки.