Херберт Бергер - Злые пьесы

Она: Послушай, я и так во всем тебе уступаю.

Онраздраженно передергивает плечами. Оба пьют кофе.

Она: Как тебе торт?

Он: Отличный торт.

Пауза.

Он: Сколько мы уже здесь живем? Лет двадцать?

Она: В марте будет двадцать два.

Он: Двадцать два года. И ведь до этого — никаких проблем, никаких склок с соседями.

Она: Ну-ну, — вспомни хотя бы старика Хаузера. Как он вдруг ни с того ни с сего потребовал, чтобы мы починили ему забор.

Он: Ну, он же был ненормальный. Совсем уже не в себе, старческий маразм и вообще, — нет, он был просто ненормальный.

Она: А что, этот Энцингер по-твоему нормальный? Взрослый человек среди бела дня прячется за туями и кричит соседям «Жо…»

Он: Ну конечно, это ненормально. Хулиганство недоразвитого мальчишки. Но такие люди могут представлять большую опасность. За ними следить надо.

Пауза. Издалека раздается звук пилы. Оба привстают.

Он: Орех!

Она: Наш грецкий орех?

Он: Это он в отместку за абрикос. Ну ладно. Если бы он абрикос стерпел, все бы уладилось, мы были бы квиты, — но теперь он у меня попляшет, теперь я на него точно заявлю.

Она: Прошу тебя, Франц-Карл, не волнуйся ты так, было бы из-за кого!

Он: Он у меня еще увидит, он у меня свою сауну мигом снесет.

Занавес

Та же обстановка. Онприходит из сада, довольно потирая руки.

Он: Эрна! Эрна!

Онавходит с маленькой лейкой. В ходе дальнейшего разговора Онаполивает цветы в горшках.

Она: Что случилось?

Он: Снес! До основанья! Вынужден был все снести!

Она: А я тебе еще вчера говорила — что это он у сауны возится…

Он: Если бы я не возражал, ему бы разрешили ее оставить.

Она: Но эта изба и правда портила весь вид.

Он: Теперь он свое получил.

Она: Другим ведь тоже нельзя строить, что вздумается.

Он: А я даже не знал, что ему уже прислали предписание к сносу. Они там, в магистрате, быстро работают, ничего не скажешь.

Она: А она пусть теперь поищет себе сауну где-нибудь еще. Это, говорит, «помогает сохранить девичий цвет лица».

Он: Он еще и штраф заплатит, целых 500 шиллингов.

Она: Какой там девичий цвет — выглядит, как старая подошва.

Он: Он мог бы, конечно, одним только штрафом отделаться, если бы я не настаивал — но я настоял на том, чтобы он эту свою халабуду снес!

Она: Девичий цвет, — а сама как старуха. Верно ведь, Франц-Карл, она же выглядит значительно старше своих сорока трех?

Он: Н-да, она, конечно, постарше своих лет выглядит.

Она: Просто она слишком тощая, вот кожа на ней и висит, как мешок. У нее же морщины, как у семидесятилетней.

Он: Теперь он меня ненавидит. Видела бы ты его на этой встрече с представителями управления по строительству. Весь белый, как мел, и ни слова не сказал, когда я стал настаивать, чтобы халабуду эту снесли. Может, ему и удалось бы ее сохранить, но там еще и с электропроводкой были нелады. Он сам ее провел. Ну, а главное, конечно, незарегистрированная постройка на кирпичном фундаменте, это решило все дело.

Она: Теперь, по крайней мере, поймет, что ему тоже не все позволено.

Лейка опустела. Онауходит в дом. Онвстает, подходит к краю террасы, пристально всматривается в сторону соседнего участка. Онавозвращается, продолжает поливать цветы. Внезапно от полноты чувств онхлопает ее по заду.

Она: Франц-Карл!

Он: Ха-ха, это победа, надо ее отпраздновать.

Она: Сейчас сядем на террасе, откроем бутылку вина и поставим прелюд Листа.

Он: Может, для разнообразия чем-нибудь другим займемся? Давненько не занимались…

Она: Ну, знаешь, Франц-Карл, мы уже вышли из этого возраста…

Он: А я вот недавно читал…

Она: Ах, оставь… Сегодня такое пишут — в конце концов, это просто пошлятина…

Он: Ну знаешь, ты и вправду всякую охоту отобьешь… ( Садится, недовольно смотрит перед собой. ) Я, во всяком случае, никакого такого возраста не чувствую.

Она: Я принесу вино, хорошо?

Онауходит в дом, ставит там пластинку, возвращается с бутылкой вина, откупоривает ее, разливает вино в бокалы. С этого момента и до конца вся сцена идет под тихую музыку.

Он: Знаешь, что делают другие мужчины, когда их жены к ним так холодны?

Она: Ну хорошо, будь по-твоему, но только не среди бела дня. Это и правда победа, и надо ее отпраздновать. За нас, Франц-Карл!

Они чокаются, пьют.

Он: Нет, ты бы видела лицо этого Энцингера. И знаешь, что он мне сказал?

Она: Я думала, он ничего не сказал.

Он: Напоследок, совсем под конец, он сказал: «Вы еще об этом пожалеете».

Она: Это он тебе сказал?

Он: Ага, и если бы он мог убить меня взглядом, меня бы уже точно не было в живых.

Она: Да, он опасный человек.

Он: Не больно-то я его испугался. Теперь-то он отлично усвоил, каково со мной связываться. А если ему одного раза недостаточно — что ж, тем хуже для него. Пусть только попробует сунуться.

Она: Но нам надо впредь остерегаться. Говорю тебе, этот Энцингер — опасный тип.

Он: Ничего, у меня есть карабин, а у него нет.

Она: Да нет, я не о том. Он теперь будет выжидать момент, чтобы сделать нам какую-нибудь гадость. Когда он тебе сказал, что ты еще об этом пожалеешь, это же была угроза, самая настоящая угроза.

Он: Именно поэтому он снова у меня в руках. Сейчас увидишь. ( Уходит в дом, возвращается с книгой. ) Строительное уложение и уголовный кодекс, с этими двумя книжонками они у меня все в кулаке. Все! ( Листает, потом зачитывает. ) «Угроза другому лицу в опасной форме с намерением повергнуть это лицо в страх или беспокойство карается лишением свободы сроком до одного года». Вот так-то, черным по белому.

Она: Но ты же знаешь наши суды, они всегда на стороне преступников. И пусть один человек говорит другому «Вы еще об этом пожалеете», они вынесут приговор, что ничего особенного в этом нет.

Он: Позволь, но если это повергает меня в страх или беспокойство, точь-в-точь, как тут написано?

Она: Но он всегда может заявить, что вовсе не хотел тебе угрожать.

Он: Погоди, ты на чьей стороне — на его или на моей?

Она: Просто я не хочу, чтобы мы необдуманно затевали судебный процесс.