Дэвид Хэйр - Дыхание жизни

Фрэнсис вынимает изо рта сигарету, чтобы ответить Мадлен.

Фрэнсис. После ухода Мартина дом был таким пустым.

Мадлен. У меня тоже.

Фрэнсис. Дети разъехались. Раньше мне всегда казалось, что у нашего дома была какая-то своя особенная роль. А теперь эта роль была уже сыграна.

Мадлен. Вы все еще там живете?

Фрэнсис. Да, там. (Какое-то время Фрэнсис смотрит на Мадлен) . На нашей улице по-прежнему парковались в два ряда Рэйндж-Роверы, выплевывали на дорогу кучки детей, а их мамаши в спортивных костюмах бегали с ключами в руках; я сама когда-то носила такие же трикотажные костюмы… Они перекликались: «У меня нет ни минуты!», «Мне надо бежать!», «Кларисса не забыла бутерброды?», и так далее, как будто у меня за окном крутили один и тот же старый фильм…

Мадлен перестает есть и слушает.

Мой дом превратился в декорацию для пьесы, которую больше не играли. Когда-то здесь бегали по лестницам, распахивали двери настежь… (Фрэнсис оборачивается и смотрит на Мадлен.) Я тогда садилась за стол и раскрывала свою школьную тетрадь. И думала: «Этого нельзя называть Мартином, пусть он будет Майкл. И он не может быть адвокатом, пусть работает в рекламе». Потом в один прекрасный день я подумала: «Что я делаю? Для чего я все это выдумываю? К чему эта ширма, этот вымысел, которым я прикрываюсь? Кому он нужен? Ведь интересно то, что произошло на самом деле, это и есть самое захватывающее! Все в точности так, как было. Значит, мне нужно выяснить, как все это случилось. До мельчайших подробностей».

Мадлен отодвигает в сторону свою бумажную тарелку.

Мадлен. Так он в Сиэтле?

Фрэнсис. Да.

Мадлен. Он туда переехал?

Фрэнсис. Да. Потому что она американка.

Мадлен. Ах, да, конечно.

Фрэнсис. Она сюда приезжала.

Мадлен. Да-да.

Фрэнсис. Она молодая. (Фрэнсис слегка улыбается) . Да уж, за те последние годы я много чего наслушалась про молодость. Даже прежде, чем она появилась. Какие замечательные эти молодые! Как много у молодежи чего-то такого, чего нет у нас!

Мадлен. Вы хотите сказать, чего-то еще кроме молодости?

Фрэнсис. Он говорил, индивидуальность. Открытость.

Мадлен. Да.

Фрэнсис. «Все, что для нас было трудно, им дается с легкостью», — он так говорил.

Мадлен. Понятно.

Фрэнсис. Он говорил: «Они не унылые, их не преследует прошлое».

Мадлен. Так и сказал?

Фрэнсис. «Говорят, молодежь больше ни во что не верит. Мол, у них нет ни идеалов, ни воображения. Они не знают, что можно, а чего нельзя. А что в этом плохого? По-моему, это только плюс», — так он говорил. «Вот возьми нас…»

Мадлен. И что? (Она выжидает паузу) . И что?

Фрэнсис. «Мы только и делали, что мечтали. И что с нами стало?» (Фрэнсис колеблется) . Как-то ночью я спросила его: «То есть, ты хочешь сказать, что когда ты с ней, тебе уже не кажется, что ты трахаешься с привидением?»

Мадлен с интересом поворачивается.

Мадлен. А вы смелая, решили не сдаваться!

Фрэнсис. Да, в тот раз так и было.

Мадлен. И что же он ответил?

Фрэнсис. Он сказал, что еще не спал с ней.

Мадлен. Что-что?

Фрэнсис. Он сказал: «Да, я собираюсь с ней жить. Я хочу построить с ней свою жизнь. Но раз уж ты об этом спрашиваешь, то я с ней не спал».

Мадлен поражена. Она с изумлением смотрит на Фрэнсис, которая тоже на нее смотрит, но очень спокойно.

Мадлен. Постойте-ка…

Фрэнсис. Вот так-то.

Мадлен. Но как же…

Фрэнсис улыбается.

Фрэнсис. Что, теперь и вы спустились с небес? Теперь и вам стало интересно?

Мадлен. Так он с ней не спал?

Фрэнсис. Нет. (Фрэнсис выжидает минуту, смакуя слова) . Он сказал «Нет».

Мадлен. А потом?

Фрэнсис. Он сказал: «Понимаешь, у нас все по-другому. Конечно, я буду с ней спать. Но только когда перееду в Америку».

Мадлен сидит пораженная.

Мадлен. Да это просто поэма какая-то!

Фрэнсис. Вот именно.

Мадлен. Ну и ну! Просто поэма!

Фрэнсис улыбается, наслаждаясь моментом.

И что же все это значит?

Фрэнсис. А вы как думаете?

Мадлен. Да что с ним такое было? Он что, подался в колонисты-переселенцы? В отцы-основатели Соединенных Штатов? Надеюсь, до миссионерства дело не дошло?

Фрэнсис. Вряд ли.

Мадлен. Вы уверены? А они планировали вообще когда-нибудь заняться сексом?

Фрэнсис. Еще бы!

Мадлен. Она, случайно, не из секты сайентологов? Может, это у них какой-то тайный культ?

Фрэнсис. Да нет, насколько я знаю.

Мадлен пожимает плечами, все еще удивленная.

Мадлен. Возможно, это мое личное понимание колониальной истории, но, по-моему, до Мартина туда уже ездили другие. Так что дело не в том, что вся Америка с нетерпением ждала именно его семени, не так ли?

Фрэнсис делает паузу для большего эффекта.

Фрэнсис. «Если мы останемся с ней вместе навсегда…», как он говорил, «Если, наконец, окажется, что это настоящая любовь…»

Мадлен. Ну, это уже переходит все границы!

Фрэнсис. Да.

Мадлен. Можно подумать, что на него снизошло озарение самопожертвования. Только для Мартина это чуть поздновато…

Фрэнсис. Да, поздновато.

Мадлен. Это что-то новенькое в его жизни. Новая теория. « Не разрушай прекрасного », так, что ли?

Фрэнсис. Возможно.

Мадлен. А что она из себя представляет? Что, так хороша, что там можно что-то разрушить? Редкий цветок?

Фрэнсис разводит руками, давая понять, что, как и Мадлен, она может только строить догадки.

Таинственные обязательства. Необъяснимые рубежи. Какие-то странные правила. Обычно это называют « религией », не так ли? В большинстве известных культур это именно так и называется., И при этом все делается в обратной последовательности. По-моему, обычно так поступают во имя некоего Высшего существа, а не ради реально существующих людей. Людей с нормальными желаниями.

Фрэнсис. Он не упоминал ни о каком Высшем существе.

Мадлен. Ну, он вряд ли стал бы с вами вдаваться в подробности, не так ли?

Молчание.

По-видимому, моя дорогая, мы с вами слишком легко уступили.

Фрэнсис. Похоже на то.

Мадлен. И знаете что? Мы себя задешево продали. Но откуда нам было знать? Кстати, мужчины до сих пор теряют голову, когда им отказывают?