Семен Злотников - Иван и Сара

Лев Толстой убежал навсегда;

У Ленина — сифилис…

Снимает очки, на глазах блестят слезы. Неслышно появляется Сара. Они видят друг друга и молчат. Он медленно резюмирует.

Какое страдание быть попугаем, свидетелем в клетке, пускай золотой, и все понимать, от бессилья сгорая, на что-то надеяться тут… (Устремляется к ней, со слезами, обнимает.) Сара… Сара моя… Сара, Сара… Где ты была, уже начинал сходить… Любимая, так невозможно: я волновался… Картинки, видения, страхи — все, как в плохом кино… Вся наша жизнь — я теперь понимаю — просто плохое кино… Теперь-то, конечно, я точно знаю — плохое… Ну, то есть, такое плохое и такое дурацкое… А где ты была?.. А я тут, чтобы уже совсем не свихнуться, разбирал монолог — таких огромадных размеров, в черепе не помещается… Ушла до рассвета, не разбудила, и потом не позвонила… кто же так делает?.. А монолог-то забавный: он — русский, она — понятно, еврейка… В старом журнале, представь, раскопал… В общем, представь, они уже сорок лет прожили — и дети у них, и внуки, разумеется… Да ты не дрожи так, я рядом, ну, что ты… Ну, что ты, ну, что?.. О чем это я?.. Ах, ну, да, значит, так: он, старый дурень, в Бога всю жизнь не верил, а в Израиль его привезли — чего-то на него нашло: короче, обрезал несчастную крайнюю плоть, пейсы до плеч отрастил, стал жену ревновать и душить — что замуж за русского парня пошла… (Смеется.) Если по-нашему, по-русски: заставь дурака Богу молиться — да… Такое, представь, помрачнение мозгов — лютая ревность к себе самому, когда еще не был собой… (Внезапно осекается.) А ты мне расскажешь, где ты была?..

Сара (прячет лицо, со слезами) . Я, Ваня…

Иван (не дает ей говорить) . Да, любовь моя, разве так можно? Что думать прикажешь? Ты, может, другого нашла — а? Отвечай муженьку и поскорее — так?

Сара. Дурачок…

Иван (смеется) . Да я же его — я не знаю, что сделаю!.. Я, меня рассердить, пострашнее Отелло!.. На сцене не дали — а ты все равно, не сомневайся, если надо, свое доберу… Сначала порежу его тупым ножом — даже, можно сказать, порву на мелкие кусочки, потом помешаю с морковкой, потом посолю, потом покидаю эту мерзость на ржавую сковороду и стану поджаривать на огне… (Исполняет танец людоеда.) Чу-ка, чу-ка, чу-ка-фу, чу-ка, чу-ка, чу-ка-фу…

Сара. Ваня…

Иван. А какое название для рагу!

Сара. Я у Алеши была.

Иван (будто не слышал) . Рагу из Альфонсо — звучит! (Смеется.) Или — Альфонсовы ножки! Или еще: Альфонсова печень! Как тебе, кстати, понравится — Альфонсовы яйца!

Сара (веселье ее не берет, плачет) . Ванечка, родненький мой…

Иван. Согласись, яйца — крепкое слово! Такое-такое — ух, яйца!.. Не какие-то яйца, а — яйца!

Сара. Я не знаю — как жить… что мне делать? Научи, Ваня, запуталась, не понимаю…

Иван. …Яйца — и стойкость, и яйца — упрямство, также — воля к победе!..

Сара (плачет) . Если они что-то сделают с ним — я умру!

Иван. …И также тоска, и также занудство!..

Сара. Я не стану жить, Ванечка, если с ним…

Иван (вдруг, отталкивает ее от себя) . Бестактна, жестока, упряма, бестолкова! Я из последних сил толкаю это дурацкое колесо, чтобы оно хоть как-то вертелось — она в него палки сует!

Сара. Но, Иван…

Иван. Что Иван? Уже не едим и не пьем, и не спим вместе, и я тебя целыми днями не вижу, и даже боимся смотреть друг на друга… Добивались показа, как манны, — сами послали к чертям! Не репетируем, можно сказать, вообще не живем!

Сара. Ваня, подумай, мой сын!

Иван. А что сын?

Сара. Не знаю, что с ним, я не знаю…

Иван. Я тоже не знаю!

Сара. Ты, Ваня…

Иван. Я знаю: я Ваня! Одна сына любишь — одна страдаешь!

Сара. Не обижайся, я так не думаю, ты его тоже любишь…

Иван (язвительно) . Тоже люблю!

Сара. Я не хотела тебя обидеть… прости, Бога ради, сейчас придираться ко мне…

Иван. Сама же придумала пьесу — сама в ней играешь! Сюжет — прямо скажем, сюжетец — но женская роль!

Сара. Ну, я же сказала: прости…

Иван. …Отец — просто сукин отец, из бывших актеров, жалкий комедиант, пустой человек. Мамаша — тихая женщина, мученица, терпит отца, всех прочих и все прочее — в общем, святая!.. Наконец, единственный сын, убийца арабов — сидит, заточенный в еврейской темнице!

Сара. Зачем?

Иван. …Она, что ни день, просыпается до солнца, уходит на поиски сына! Безумный пахан, что ни день, представляет какую-то пьесу! Неясен сюжет, нет театра, нет зрителей, и вообще, разобраться, он на хрен тут никому не нужен — зато он играет! И будет играть до конца! Поскольку безумен — лечиться не хочет, поскольку святая — и тоже диагноз, короче, понятно: ху из них ху! Она — страдалица-мать, он — никчемный отец, лицедей, суррогат!

Сара. О чем ты, Иван?

Иван. …А это неважно, что толку от этих ее походов — ну, никакого! Что важно: а то, что она при роли, еще при какой! И, наконец, она в черном и странно бледна… и слезы в усталых глазах, и неподдельная скорбь и что самое главное — молчаливо кричащий укор мне! Мне!

Сара. Ты это серьезно?

Иван. Цветы! (Выхватывает из вазы цветы, кидается на колени перед женой.) Великой актрисе Сарке Федотовой, матери и звезде!

Сара. Зачем ты меня обижаешь?

Иван (запевает) . Отцвели уж давно хризантемы в саду… Нет, пионы, пардон, или розы… это они у нас, кажется, отцвели… (Всучивает ей цветы.)

Сара (роняет цветы) . Ваня, за что?

Иван (запевает) . Ах, за что…

Сара. За что ты меня так, за что?

Иван. Все вранье! Ни слову, ни жесту, ни взгляду! Было бы не понарошку — сидела бы тут, посреди комнаты, стонала, ревела и голову пеплом!

Сара. Проклятый театр, забудь про театр, мне в ум не идет театр…

Иван. …Не желаешь понять одного: истинное страдание — статично! Великая скорбь — неподъемна! Стонешь и мечешься — значит, ты лжешь!

Сара. Он убил человека, Ваня!

Иван. Врага!

Сара. Алешу хотят судить за убийство человека!

ИванНа войне нет людей — есть враги! На войне не ищи справедливости, жалости, пощады, сострадания!..

Звонит телефон. Устремляются оба — он ее опережает.

Иван. Да! аллё! кого надо? шалом? Вам, наверно, приснился шалом! Да откуда шалом, с какого перепоя шалом — ворр, ворр у нас, ворр! (Запевает.) Ах, война, что ж ты, подлая, сделала? Не вор-вор — а ворр-ворр! Как еще объяснить — я не знаю… Не понятно — прощайте! Гудбай, до свиданья, ступайте до мамы! (Кидает трубку.) Уже на всех языках объясняю: ворр-ворр, ворр-ворр — не понимает! Где, говорит, мой шалом, подавай мне его, говорит!