Юлиу Эдлис - Игра теней

Антоний (без сомнений). Потому что он один делает нас свободными. Стоит признать нам свое право на него — и нет над нами суда. Сломать этот запрет — все равно что выбить днище у бочки и в жару, в зной подставить рот под струю холодного вина… Пусть хоть на миг…

Клеопатра (трезвея). И все-таки… все-таки я благодарна тебе… Пусть хоть на день, хоть на миг — ты помог мне… ты заставил меня забыть и… (Словно заклинание.) Забыть! Забыть! Забыть!

Цезарь (без упрека, без наставлений — с мягкой усмешкой). Все можно, все дозволено… Никаких преград, никаких запретов… Забыть себя? — кто же этого не хочет?! Пьяный Вакх среди беспутных вакханок, Зевс, разъяренный от похоти, с налитыми кровью глазами бык, похищающий нагую Европу на глазах у всего Олимпа… Венера, изменяющая богам с последним из смертных… Забыть себя, Клеопатра, — хватит ли тебя на это?

Клеопатра (ему, с холодной, мстительной силой). А ты знаешь, каково это — любить Цезаря и лишиться его?! Нет, не только Цезаря — властолюбца и победителя, но и Цезаря — тебя, живого, лысенького, с твоими насмешливыми, все наперед понимающими глазами, всегда озабоченного, всегда думающего невесть о чем… Того и этого — вас обоих сразу?! Я любила Цезаря — Цезаря! — и учила его любви, в он был понятливым и нежным учеником… Ты отнял у меня все! — всех мужчин, которых я могла бы любить после тебя, потому что после тебя нет мужчины, которого я могла бы полюбить. Ты выжег мою жизнь и не оставил мне ни одного деревца, в тени которого я могла бы спастись от зноя и одиночества, потому что я теперь смотрю на все и на всех теми же глазами, которыми смотрела на тебя, а они ослепли от жара и света. Ты отнял у меня все и даже не заметил этого… И ты еще смеешь теперь являться мне каждую ночь, словно мне же и мстишь за то, что ограбил меня. Порок? Свобода?! — нет, одно лишь жалкое желание забыть тебя, забыть, забыть!.

Антоний (схватил ее за руку, с болью). И все же ты вспомнила о нем! Все же помнишь! Даже когда любишь меня! Девка!.

И вновь они вернулись в явь, в раннее утро тридцать второго года, во дворец в Александрии.

Клеопатра (неожиданно). Скажи, Антоний, ты хотел бы поменяться с ним местами? Ты — живой, красивый, беззаботный, к тому же владеющий полумиром, а также мною, любимый мною так, как только могу я, Клеопатра, любить тебя, Антония, — поменялся ли бы ты местами с ним — мертвым, заколотым, если верить молве, собственным сыном, да и при жизни всегда загнанным в угол политикой и войной, всегда не свободным от самого себя… поменялся бы ты с ним местами, Антоний?

Антоний не ответил .

Ты не виноват, просто ты — Антоний, а он — Цезарь, только и всего. И этого никому изменить не под силу.

Антоний (со стоном). Я хочу, чтобы ты любила одного меня!

Клеопатра (устало) . Я и люблю тебя. (Надевает опять пеплос.) Как могу. (Накидывает мантию.) Как умею. (Надевает на себя венец.) Я ведь не только женщина, я еще и царица. И все же, как видишь, я люблю тебя.

Антоний (с неожиданной решимостью) . Поменяться с ним местами?!

Клеопатра. Ты опоздал. Он мертв.

Антоний. Зато жив его наследник, Октавий, этот выскочка, недоносок, который напялил на себя вместе с императорством еще и титул Цезаря, — он, не смешно ли, он, а не я!. Этот слюнтяй, который оттяпал у меня половину мира и держит взаперти в этом твоем вонючем Египте…

Клеопатра (почти с сочувствием). И ты хочешь сравниться с Цезарем, победив какого-то Октавия?!

Антоний. Я — Цезарь! Я, а не он! Я! Дай мне мой меч!

Клеопатра. Не говори глупостей, Антоний. Он — не Цезарь, он всего лишь жалкий его последыш, эхо его голоса…

Антоний. А прадед его был вольноотпущенник, ничтожный канатчик из Фуррийского округа! Дай мне меч!

Клеопатра (машинально протягивает ему меч). Антоний, ты сошел с ума!

Антоний (кричит). Панцирь! ( Она подает ему панцирь.) Застегни застежки! Не эту! Сперва эту!

Клеопатра (застегивает на нем панцирь). Я не привыкла… чаще я надевала на тебя пиршественный венок…

Антоний. Вонючий канатчик! А дед — ростовщик. И это только по отцовской линии!. Поножи! Где мои поножи?

Клеопатра (подает ему поножи). Воевать с Октавием и Римом — это идти навстречу собственной гибели…

Антоний. Что ж, меня убьют в бою, как мужчину. А его — твоего-то — закололи из-за угла, подло и мерзко, как беззащитную дичь! Но сперва я выпущу кишки этому мальчишке, взобравшемуся на чужое место! Застегни мне поножи!

Клеопатра (поколебавшись). Я не умею.

Антоний. Я тебе покажу.

Клеопатра. Я не могу.

Антоний. Почему?

Клеопатра. Для этого я должна встать перед тобой на колени…

Антоний. Вот и встань! Перед ним-то ты становилась, он воевал чаще, чем я! Так встань и сейчас. Ну же! — хоть сейчас, когда ты… (голос его дрогнул от жалости к самому себе) когда ты, может быть, обряжаешь меня на смерть…

Клеопатра (решилась, встала перед ним на колени, застегивает ему поножи). Я обряжаю тебя для славы…

Антоний. Что ж… живой или мертвый, но… А этот! — мало того, что мужчины в его роду — канатчики и ростовщики, по материнской линии прадед его был и вовсе африканец и держал в Ариции не то лавчонку с мазями от дурных болезней, не то пекарню… Где мой щит?. И он-то — Цезарь?! Не говоря уж о том, что моя мать происходила из дома Юлиев, стало быть, я и сам… Где мой щит?!

Клеопатра (поднялась с колен, подала ему щит). Рим не стоит того, чтобы…

Антоний. А я — не ради Рима! Я — ради тебя! Чтоб вытравить его, того, из твоей памяти… Он-то так и не посмел принять царский венец из моих рук, тогда, на празднике Луперкалий, а я его надену на себя! И на тебя тоже!

Клеопатра (завороженная его уверенностью) . Ты распустил свою армию, а у Октавия легионы в Италии, легионы в Испании, в Галлии… в Брундизии он заложил новый флот…

Антоний. Да стоит мне топнуть ногой — и завтра же у меня будет сто тысяч пехоты, двенадцать тысяч конницы и пятьсот боевых кораблей. Октавий тут же наложит полные штаны! — одних подвластных мне царей завтра здесь будет дюжина: Балх Африканский, Архелай Каппадскийский, Митридат Коммагенский, царь Фракии Садал… за меня можешь не беспокоиться!. А чтоб совсем унизить этого лощеного франта, прохиндея этого, чтоб сбить с него последнюю спесь, я вызову его на поединок. Один на один! И если он не струсит и не откажется, пусть сразится со мной не где-нибудь, а на Фарсальском поле, где Цезарь разбил Помпея. (Громко и властно.) Трубить сбор! Всем — легкой пехоте, и тяжеловооруженной, и коннице, и флоту, всем манипулам, центуриям, когортам, легионам! Большой сбор!. Римских орлов — вперед! (Клеопатре, с просительной, робкой надеждой.) И если я… если я вернусь и… Ты обещаешь мне?.