Юлиу Эдлис - Игра теней

Цезарь (не замечая их; о своем). …за десять лет войны я покорил триста народов, взял приступом восемьсот городов, в ознаменование своих триумфов я накрывал бесплатно для римлян по двадцать тысяч пиршественных столов — но меня не любили, не славили, не гордились мною: меня всего лишь боялись! Я решил смягчить их, обезоружить великодушием, я прощал своих врагов и обласкивал злопыхателей, но Рим мою доброту и снисходительность принял за коварство, великодушие — за хитрость, милосердие — за слабость и объявил мне войну. Вот тогда-то я и возжаждал безграничной власти над ним! Власти холодной, надменной, бездушной… власти ради самой власти. И я перешел Рубикон…

Клеопатра (держа в руках змею и глядя на нее). Неужели вся мудрость лишь в этом?. (Кладет змею за вырез пеплоса, на грудь.) Ну же! — не медли… они меня ждут.

Цезарь.…я разбил Помпея при Фарсале и мнил, что вот оно, у меня в руках— упоение всевластьем, вот он, у моих ног — земной круг со всеми его материками и океанами, весь шар земной ! (С великой мукой.) Но когда я настиг Помпея в Египте и изменник, трус и убийца Луций принес и бросил передо мной наземь его голову, — я ужаснулся и отрезвел: вместо земного шара к моим ногам покатился окровавленный, мерзкий шар отрубленной головы… Я увидел мертвый оскал и услышал трупный запах власти…

Клеопатра. Как мне жаль маленького Гая… и маленького Антония… (Змее, прижимая ее рукой к груди.) Ну же! Что же ты медлишь?!. Только не делай мне больно…

Цезарь (с отчаянием). В Египте заточали мертвых царей в огромные, как каменная гора, пирамиды. Я заточил себя в пирамиду при жизни! Она утыкается вершиной в небо, но каждая ступень, каждый ее камень придавливал меня к земле, и чем всесильнее я становился, тем был бессильнее. Я словно трагический актер в пышных одеждах, которые мешают ему двигаться, в величественной маске, за которой не видно его живого лица… Власть оплела, заковала меня в золотые цепи, повязала божескими почестями но рукам и ногам, и я стал беззащитен. И проиграл!. (Огляделся по сторонам, увидел Антония; просто и буднично.) Но даже покончить, как ты, одним ударом меча — я и в этом не был волен. (Усмехнулся.) Я должен был быть выше самого себя. Но это никому не под силу…

Антоний (подошел к нему). Разве ты боялся смерти?

Цезарь. Я даже жизни не боялся… Но с годами начинаешь понимать, что это одно и то же. Главное — не бояться.

Антоний. Ты всегда прав. Но я и это тебе прощаю. Когда двое мужчин любят одну женщину — они становятся ближе, чем братья. Даже ближе, чем враги.

Клеопатра (вскрикнула) . О! — ты делаешь мне больно!.

Цезарь и Антоний оглянулись на Клеопатру. Молчание, лишь потрескивало пламя светильников.

(Открыв глаза.) Вы здесь? (Подошла к ним.)

Цезарь (мягко) . Где же нам еще быть, детка?.

Они стояли втроем на берегу реки.

Антоний (буднично). Надо кликнуть перевозчика.

Цезарь. Он не заставит себя ждать.

Клеопатра. Это — далеко?.

Цезарь. Что ты, детка! — рукой подать. Вон на том берегу. В хорошую погоду отсюда видно.

Антоний (приставил ладонь к глазам). Солнце бьет в глаза…

Клеопатра. Солнце?. — я думала, там ночь…

Цезарь (пожал плечами). Там — как и повсюду…

Плеск весел.

Вот и перевозчик.

Они терпеливо дожидались его на берегу, втроем.

Конец

1979 г.