Laventadorn - Вернись и полюби меня (Come Once Again and Love Me)

— Да заткнитесь вы на хер! — заорал Северус.

Водитель вывернул руль, и автобус вильнул в сторону; снаружи громко забибикали.

— Осторожней! — воскликнул кто-то из пассажиров.

— Ей нужен врач, — сказал другой.

— Да и ему, по-моему, не помешал бы, — добавил третий.

— Тут есть доктор? — спросил второй голос.

— И нормальный шофер взамен этого? — подхватил четвертый.

— Тихо вы! — бросил водитель. — Что с ней, сынок?

Толку от них — хуй да ни хуя, даже ебальник свой заткнуть не могут, мудозвоны... Нет, они тут не помогут — как и магглы вообще; не факт, что и волшебники справятся... Снова какое-то проклятие? Что-то, что не дает двигаться, но не причиняет вреда?

Или же та неведомая сила, что переместила их сюда, решила снова ее забрать.

Нет!

Тишина — ему нужна тишина, хорош мудить — давай пиздуй из автобуса, соберись с мыслями, не стой столбом — прекрати все это...

— Дайте сойти! — рявкнул Северус; выпрямляясь, подхватил Лили на руки.

Автобус резко затормозил, и всех снова тряхнуло. Толпа стала расступаться перед стоящим в самом центре Северусом — медленно, словно на редкость нерасторопное Красное море, но на улицу за ним никто не последовал.

Мокрая листва рядом... он вышел на углу скверика — около отеля был точно такой же, и на какое-то кошмарное мгновение Северусу почудилось, что они снова туда вернулись — вот же черт, — но нет, это было другое место. Он нарочно выбрал автобус, который следовал в противоположном направлении — по крайней мере, так ему казалось. От паники в голове все перемешалось.

Да соберись ты уже, хватит хуйней страдать!

Его руки — слишком слабые руки подростка — начинали ныть от напряжения. Нужна скамейка — возможно, где-то в сквере...

Вот, прямо неподалеку. Он опустил свою ношу на сиденье, приподнял ей голову — не рискнул применять сушащие чары, опасаясь, что их могут засечь. Но если магией пользоваться нельзя, то как понять, что с ней? Силы правопорядка — в окрестностях их полно — это чревато — угроза их с Лили безопасности...

Но она лежала перед ним, холодная, как труп, и пульс едва прощупывался...

Окклюменция — ну же! Ты слишком поддался эмоциям. Хватит! Да ебаный в рот, хватит!

Она его поцеловала. Ты так важен для меня — мне без тебя плохо — прости меня...

Проклятье! Да думай же, думай!

Такси. Надо поймать такси. И все время двигаться — это безопасней, чем оставаться на месте.

Он снова сгреб ее в охапку — руки были совершенно ватные — и зашагал прочь от темного сквера и капающей с листьев воды в ту сторону, где горели огни. Тяжелая и неподвижная, рука Лили прижималась к его груди — казалось, его сердце колотится прямо об нее. А потом по глазам ударил свет автомобильных фар, и он остановился — проулок уперся в оживленную трассу. Впереди плотным потоком шли машины, рядом курил какой-то маггл, используя вместо пепельницы одноразовый стаканчик.

— Боже мой. Что с ней? — спросил маггл, стряхивая с сигареты серый столбик.

— Нарколепсия, — процедил Северус. — Нужна машина. Не стопанешь?

— Ясное дело, — пожал плечами маггл. — Ты-то и так загружен.

Он взмахнул рукой — от сигареты разлетелся пепел и рыжие угольки, — и какой-то темный и невзрачный автомобиль отделился от общего потока и затормозил перед ними. От салона воняло поношенной обувью.

Шофер обернулся и спросил через прозрачную перегородку:

— В больницу?

— Нет, — отрезал Северус, захлопывая за собой дверцу. Лили даже не пошевелилась — так и лежала неподвижно; с тех пор, как она закрыла глаза, прошло уже восемь минут, и каждая гвоздем впивалась ему в висок. — В аэропорт. Это нарколепсия.

Похоже, водитель не знал, что это такое, но проникся либо уверенным тоном Северуса, либо мыслью, что с ним лучше не связываться, — повернул руль, и машина тронулась с места, вписавшись в уличное движение. Северус опустился на колени рядом с сиденьем, расстегнул на Лили пальто — свое пальто, — чтобы ей легче дышалось. Пульс не изменился — по-прежнему устойчивый, но замедленный и слишком слабый; дыхание едва чувствовалось — только если прижать к ее губам пальцы, а кожа все так же напоминала мрамор — такая же белая и неживая. Перед глазами полыхнуло воспоминание: Цепь-заклятье, Лили откинулась на спинку больничной кровати... и второе, более раннее: она лежит вот так же, только мертвая...

Если водитель глядит на них в зеркало заднего вида, то наверняка что-то заподозрит... куда он их везет? Может, в больницу или в полицию? Но Северус не мог себя заставить об этом думать — гладил Лили волосы, убирал с лица мелкие прядки, снова и снова зачесывал их назад, а потом перестал сопротивляться — мышцы уже сводило от усилия — и припал к ней, прижался лбом ко лбу. Глотнул воздух — один раз, второй, третий.

Потянул из рукава палочку — как можно незаметнее; загораживая ее своим телом и стараясь держать низко, подвинулся так, чтобы маггл не увидел вспышку заклинания, и невербально наложил на Лили простейшие диагностические чары. В воздухе загорелись шкалы, отображающие ее жизненные показатели; все процессы были замедлены, как будто она и впрямь впала в глубокую кому.

Кроме мозговой активности — эти кривые словно взбесились; точно она разом видела сны, и что-то колдовала, и испытывала все эмоции одновременно.

Он уставился на эту свистопляску, а потом спохватился и отменил свои чары, не дожидаясь, пока маггл что-то заметит... пока что точно не успел: не было ни внезапного вскрика, ни резкого удара по тормозам.

Северус отодвинулся от нее, сел на корточки — и только через несколько мгновений осознал, что его рука сама по себе скользнула вниз и нашла ее ладонь. Как если бы Лили и впрямь была в коме, и целители мягко повторяли, что с ней надо разговаривать — это, мол, помогает.

Он стиснул ее руку — так яростно, что, будь она в сознании, наверняка бы вздрогнула. Но ничего не изменилось — все такая же холодная и оцепеневшая...

Как покойница.

Нет. Нет. Он не даст ей умереть. Он уже однажды поставил все на кон — и жизнь, и рассудок, и все проебал. Больше такого не повторится.

Все можно исправить, и даже смерть еще не означает конец — не они ли сами это доказали? У него все получится — она снова будет здорова, и на ее щеки вернется румянец, а глаза распахнутся и уставятся на него с этой отчаянной надеждой...

Он одурачил сам себя, мудак хренов... врал себе, что сможет ее отпустить — да даже если бы она захотела уйти!.. Господи, да разве для этого они встретились после смерти — оказались так близко друг к другу, только руку протяни, после всех этих лет порознь — и все только для того, чтобы он отправил ее в объятия Поттера, а сам торжественно свалил восвояси? Да он бы потом просто спятил — как когда-то, когда был еще слишком молод и не понимал, как предотвратить крушение всех своих надежд, и все, чего он желал, пошло прахом, а худшие кошмары претворились в жизнь и оказались даже страшнее, чем он себе воображал.