Laventadorn - Вернись и полюби меня (Come Once Again and Love Me)

— Не может быть, чтобы ты...

— Я слышала все. О Дамблдоре. О Хогвартсе. О погибших. — Он затаил дыхание. — О Гарри. И... пророчестве.

Северус вздрогнул всем телом и страшно, смертельно побледнел. Она схватила его ладонь — словно в рукопожатии; стиснула ее и прижала к груди.

— Я тебя простила. Простила тебе все, целиком и полностью.

Даже то, за что прощать бы следовало не мне.

— Ты — что? — он моргал, совершенно сбитый с толку; рук они не разняли — Северус не сводил с них глаз. У нее колотилось сердце; мог ли он это почувствовать?

— Все это время, пока проклятие действовало, я думала — я такая ужасная и так страшно виновата... А потом ты начал рассказывать о Гарри, и о второй войне, и я слушала, а потом начала думать обо всем, что с нами случилось, и меня наконец озарило. Дамблдор говорил — заклинание лучше всего получается у тех, кто хочет простить. И я — я поняла и... простила. И оно с тебя снялось.

Северус взглянул на нее недоверчиво:

— Как-то слишком легко для правды.

— Ремус когда-то сказал, — губы его скривились, а в глазах мелькнуло презрение, но он промолчал, — что ты прощаешь человека не потому, что он этого заслуживает, а потому, что ему это надо. Или ему, или тебе самому.

Северус моргнул.

— Потому что ему... это надо. Ну и как это можно сделать?

— Не знаю. Оно само так выходит, и все. — На его лице отразился такой неприкрытый скепсис, что Лили улыбнулась. — Как насчет того, чтобы ты не пользовался Контрапассо в ближайшем будущем? Что-то мне подсказывает, что снять его тебе будет непросто.

— Да уж, представляю, — произнес он. — Милосердие и всепрощение не входят в список моих добродетелей — весьма короткий, надо заметить.

Лили засмеялась.

— Да их же всего семь, так? Не так уж много в любом случае.

— В моем все равно только терпение, — какую-то долю мгновения он казался почти смущенным, но быстро с собой справился. — Значит, мы начинаем год с отпущения грехов? Но ведь это касается лишь былых прегрешений; уверен, что еще до конца года я совершенно погрязну в новых — а может, даже и в неделю уложусь...

Лили фыркнула.

— Что, еще не все пороки опробовал? — И тут она кое-что вспомнила; огляделась по сторонам — но его матери рядом не было. — Северус, твоя мать успела тебе рассказать...

— О Люциусе? Да.

Она почувствовала легчайшее, еле заметное прикосновение к ладони, и он высвободил руку из ее пальцев. Но почему? В поисках ответа она вгляделась в его лицо — оно казалось спокойным, невозмутимым... Окклюменция? Не похоже; что-то такое в его глазах...

— Я не могу полностью полагаться на чужой пересказ, — голос Северуса звучал под стать безмятежному лицу... нет, ей все-таки не померещилось — его взгляд определенно был слишком тяжелым. — Однако то, что я услышал, прозвучало многообещающе. Рискну предположить, что он весьма разозлен.

— Сев, пожалуйста, не говори об этом так беспечно, — взмолилась Лили. Пожалуйста, не отгораживайся от меня, не надо опять за старое...

— Лили, ничто из того, что может предпринять нынешний Люциус, не идет ни в какое сравнение с отдачей от темной магии, которая мне доступна. — Ее передернуло, и он добавил: — И позволь тебе напомнить, что я был шпионом. Люциус в этом возрасте еще не отличался изобретательностью себя-будущего, а об изощренности Темного Лорда и говорить нечего. Да, это будет неприятно, но я... справлюсь.

— Ненавижу, когда тебе больно. Даже думать об этом ненавижу, — пробурчала Лили. Он изучал темные заклинания, нарочно подвергал себя подобным пыткам — от таких мыслей ей хотелось плакать. Она не знала, сумеет ли когда-нибудь его понять... и хочет ли вообще понимать. По сравнению с этим Круциатус — что шлепок по ладони...

А вдруг отдача от темной магии — пустяки по сравнению с чем-то еще?..

Усилием воли заставив себя об этом больше не думать, она смахнула с ресниц пару набежавших слезинок и подняла взгляд на Северуса. Что у того на уме — понять было невозможно, ни по его лицу, ни по интонации, с которой он произнес:

— От боли никто не избавлен.

Что есть, то есть.

— Все равно ненавижу. Мне можно.

На его губах промелькнула тень улыбки — скупая, затронувшая лишь уголок рта.

— Как скажешь.

Эта улыбка, бледная и невесомая, словно дернула ее за какую-то струнку; внезапно Лили захотелось снова затащить его на кровать, чтобы вернуть тот миг покоя и безопасности, когда она лежала и слушала, как у него бьется сердце... Что бы там Северус ни говорил — она все равно отчаянно боялась за него из-за Малфоя; неприятности и впрямь оставались неприятностями, даже если бывало и хуже.

— Что ж, — заявил Северус невозмутимо, — полагаю, мне стоит отдать должное твоей настойчивости и согласиться наконец с тем, что ты была абсолютно права, и этот план — полнейшее безумие.

У Лили челюсть так и отвисла. А потом она рассмеялась, потому что удержаться было совершенно невозможно, и стукнула его по плечу.

— Что?! Ах ты обалдуй! И ты только теперь об этом говоришь?

— Я напрочь позабыл, как плохо ты умеешь вводить других в заблуждение. Мать рассказала, что целители уже собирались сдать тебя отделу магического правопорядка, — несмотря на непринужденный тон, лицо его казалось обеспокоенным... а может — ей просто хотелось так думать.

— Ой, да какая разница, — сказала Лили. — Все равно они полные остолопы. — Северус фыркнул; должно быть, он теперь так смеялся. — Зато у Люциуса Малфоя сейчас по горло хлопот, как ты и задумывал, а я не в руках авроров, и с датчиком честности меня никто не допрашивает. Так что — каким бы паршивым и бредовым этот план ни был, как по мне, он все-таки немножечко сработал.

Вот она промелькнула снова, эта его фантомная улыбка, а затем опять растаяла.

— Знай я заранее, что ты пострадаешь от этого заклинания, — произнес Сев, и его глаза, лицо и голос напоминали о горных озерах, — я ни за что не стал бы на нем настаивать.

Ее бросило в жар — особенно зарделись щеки, но это был приятный румянец, такой, от которого хочется улыбаться.

— Познакомься с новой концепцией: если тебе можно рисковать и подставляться под удар — значит, и для меня это в порядке вещей. Бой сексизму — даешь равенство для всех.

— Только ты способна превратить мой человеколюбивый порыв в антифеминистское утверждение.

— Нет, я лишь пытаюсь поддержать гендерный баланс, — сообщила она важным тоном. — Ой, я же еще про обманки не рассказала! Они сработали...

Четыре года в компании Мародеров не прошли для Лили даром: хоть себя хвалить и не принято, но у нее и впрямь прорезался талант травить смешные байки. Все, что касалось его матери, она опустила — точнее, вывела в своем повествовании бдительного охранника, который якобы не спускал с нее глаз, и поэтому ей пришлось долго ждать, чтобы запустить обманки. Она описала, как зашвырнула вторую в ведро со рвотой, когда первая сдетонировала, и все с воплями разбегались от искр и взрывов; перешла уже к рассказу о том, как по всей комнате разлетались радужные ошметки — Северус странно фыркал, прикрывая лицо ладонью; похоже, он и впрямь теперь так смеялся — как дверь распахнулась, и в палату вошла его мать.