Гомер - Одиссея. В прозаическом переложении Лоуренса Аравийского

Рассудительный Телемах отвечал ему:

— Странник, да сбудутся твои слова! Тогда ты узнаешь по моей щедрости, какова моя дружба, и весь мир позавидует твоей удаче, — и он обратился к своему верному другу Перею, сыну Клития, и сказал, — Перей, из всех, кто ходил со мной к Пилосу, ты показал себя самым надежным товарищем. Возьми к себе домой этого странника и окажи ему гостеприимство, пока я не вернусь.

Отважный копейщик Перей отвечал:

— Телемах, я о нем позабочусь, сколько бы ты ни задерживался. Ему не придется жаловаться на недостаток гостеприимства.

Он поднялся на борт корабля и приказал товарищам отдать швартовы. Они взошли и сели на банки. Телемах завязал ремни сандалий и взял с палубы мощное копье с бронзовым наконечником. Команда отдала швартовы, оттолкнула судно от берега и отплыла к городу, как велел им Телемах, сын короля Одиссея. А Телемах пошел быстрым шагом к ферме, где паслись стада его свиней, а среди них спал его верный свинопас, надежный сторож хозяйского добра.

К приходу Телемаха уже рассвело. Одиссей и достойный свиновод разожгли огонь в очаге, выпроводили пастухов со свиньями на выпас и готовили себе завтрак. Вдруг стих собачий лай, и псы завиляли хвостами. Одиссей заметил это и сказал Эвмею: «Друг, к тебе пришел гость. Я слышу его шаги. Это твой приятель, или хороший знакомец, потому что собаки виляют хвостами и не лают». Не успел он договорить, как на пороге появился его любимый сын. Эвмей подскочил от изумления и уронил чашу, в которой смешивал шипучее вино. Он бросился навстречу своему юному хозяину, расцеловал его лоб, ясные глаза, руки. Слезы стремились по его щекам. Так встречает любящий отец своего единственного сына, зеницу ока и любовь сердца, после долгих девяти лет странствий. Благородный свиновод обнял принца Телемаха и осыпал его поцелуями, как будто тот только что спасся от неминуемой гибели.

— Ты вернулся, свет моих очей Телемах! — сказал он прерывающимся от волнения голосом. — Я уже не чаял увидеть тебя в живых, когда узнал, что ты отплыл в Пилос! Заходи, мой мальчик, дай мне наглядеться на вернувшегося странника! Мы, пастухи, редко видим тебя на ферме, тебе больше по вкусу городская жизнь. Можно подумать, что тебе нравится смотреть, как рой женихов пожирает твое добро.

— Что ты, отец, — возразил Телемах, — вот я пришел — посмотреть на тебя и узнать, дома ли моя мать, или вышла замуж и оставила паукам брачное ложе Одиссея?

— Конечно, она дома, — сказал достойный свиновод, — Она приучила сердце к терпению, хотя ночи ее тянутся медлительно, а дни не просыхают от слез.

Он принял бронзовое копье гостя, и тот переступил через каменный порог дома. Одиссей поднялся было, чтобы уступить ему место, но Телемах остановил его: «Сидите спокойно, сэр. На нашей ферме я найду себе место, здесь есть кому обо мне позаботиться». Одиссей вернулся на место, а свиновод положил охапку зеленых веток, накрыл ее овчиной и соорудил таким образом сидение для Телемаха. Свинопас поставил тарелки с оставшимся от вчерашнего ужина шашлыком, гостеприимно положил груду хлеба в корзинку и налил сладкого вина в оливковую чашу. Он уселся против короля Одиссея, и они навалились на еду, пока не наелись. Телемах обратился к достойному свиноводу и спросил:

— Отец, откуда пришел твой гость? Он не мог придти пешком на Итаку, чье же судно привезло его? Куда оно держало путь?

И ты, о свинопас Эвмей, ответил:

— Я скажу тебе правду, сынок. Он назвался уроженцем Крита, а судьба ему выпала бродить по городам Вселенной. На ферму он пришел, сбежав с феспротийского судна. Я передаю его тебе, он собирался просить тебя о милости и покровительстве.

— Твои слова, Эвмей, режут как по живому, — ответил рассудительный Телемах, — как я могу принять странника в своем дому? Я еще молод и не умею постоять против обидчиков. Моя мать постоянно колеблется, оставаться ли в своем дому и хранить верность отцовскому ложу, или принять предложение самого щедрого ахейского соискателя ее руки. Раз уж странник нашел у тебя гостеприимство, я одарю его туникой и плащом, дам ему обоюдоострый меч и сандалии и найду ему место на корабле. Хочешь, чтобы он оставался у тебя, — я снабжу его одеждой и пошлю провиант, чтобы тебе было не накладно держать его. Но я не позову его во дворец к женихам, потому что их жестокая грубость не знает границ, а обида гостю оскорбит меня. В одиночку ничего с такой толпой не поделаешь, будь ты хоть семи пядей во лбу.

— Позвольте мне ответить, дорогой сэр, — сказал мужественный Одиссей. — Я глубоко возмущен вызывающим поведением этих женихов, которых вы, как джентльмен, приняли в своем дому. Объясните — приняли вы это покорно, или местные жители по воле богов обратились против вас? Или подвели родичи, которые должны стоять с оружием в руках за родную кровь? Был бы я молод телом, а не только духом для такого дела, был бы я благородным сыном Одиссея или самим Одиссеем, вернувшимся из странствий — а он еще может вернуться! — клянусь головой, я пошел бы во дворец сына Лаэрта и обрушил бы свой гнев на всех и каждого. А если они одолели бы меня числом, я бы радостно умер в своем дому, но не стал безучастным свидетелем того, что моих гостей оскорбляют, служанок насилуют в чертогах, мое вино льют как воду, и транжирят мои запасы изо дня в день.

— Странник, — сказал, — я объясню тебе положение дел. Народ мне не изменил, и родичи не оставили в беде. По воле Кронида единочаден наш дом: у Аркесия был единственный сын Лаэрт, Одиссей был единственным сыном своего отца, а когда он уплыл на войну, я остался единственным наследником в дому, так и не порадовав отца. А теперь наш дом осажден врагами. Весь цвет дворянства Дулихия, Зама и ветвистого Закинфа, не говоря уж о скалистой Итаке, ухаживает за моей матерью и проедает мое добро. Она не может отвергнуть предложения или принять одно из них. Поэтому к нашему разорению они едят и пьют, пока и меня не сожрут заживо. Однако все происходит по воле богов. А сейчас, отец свиновод, поспеши к Пенелопе и скажи ей, что я в целости и сохранности вернулся к ней с Пилоса. Я подожду здесь, пока ты не вернешься. Смотри, чтобы никто не подслушал твоих вестей — многие желают мне зла.

И ты сказал, Эвмей:

— Я знаю. Я понимаю. Ты говоришь с мыслящим человеком. Но не стоит ли мне заодно зайти к несчастному Лаэрту и сообщить ему о твоем возвращении? До недавнего времени, несмотря на тоску по Одиссею, старик следил за поместьем, обходил поля и фермы, и ел и пил с работниками. Но с тех пор, как ты ушел в Пилос, он не ест и не смотрит за хозяйством, но сидит в тоске и горе, и плоть сохнет на его костях.

Осторожный Телемах ответил: