Александр Лавров - Андрей Белый и Эмилий Метнер. Переписка. 1902–1915

Речь идет о выкупе издательством «Сирин» у издательства К. Ф. Некрасова рукописи начальных глав романа Белого «Петербург» (см. примеч. 3 к п. 241).

Набранные в издательстве К. Ф. Некрасова корректурные листы глав 1-й и 2-й (без окончания) в первоначальной редакции сохранились в архиве Андрея Белого (РГАЛИ. Ф. 53. Оп. 1. Ед. хр. 18); этот текст ныне опубликован в кн.: Андрей Белый . Петербург / Изд. подгот. Л. К. Долгополов. Л., 1981. С. 420–494 («Литературные памятники»). Ср. сообщение в письме Метнера к Эллису от 2 (15) декабря 1912 г.: «Неприятность ‹…› кот<���орая> грозит Бугаеву со стороны Некрасова, заключается в том, что этот делец, наскучив ожиданием продолжения романа, решил выпустить часть первую без ведома автора. Так говорит Кожебаткин. Может быть, он и врет» (РГБ. Ф. 167. Карт. 13. Ед. хр. 6. Л. 72).

Переработкой начальных глав «Петербурга» Белый занимался с ноября 1912 г. по январь 1913 г.

Эти заметки о Н. К. Метнере не выявлены.

См. примеч. 25 к п. 279. В письме к Блоку от 8 (21) февраля 1913 г. Белый отмечал: «М. И. Терещенко мне очень понравился: какая у него деликатная манера говорить с людьми. Впрочем, мы беседовали менее часу» ( Белый – Блок. С. 490).

Имеется в виду п. 280 (доставленное в Москву после того, как Метнер уехал в Петербург).

1 февраля 1913 г. Штейнер выступал на заседании правления Немецкой секции Теософского общества, 3 февраля – на учредительном генеральном собрании Антропософского общества (см.: Lindenberg Christoph . Rudolf Steiner. Eine Chronik. C. 329–330).

Душа сознающая ( нем. ).

См. примеч. 38 к п. 278.

Подразумевается заключительная часть п. 279.

См. примеч. 25 к п. 279. Ср. дневниковую запись Блока от 24 января 1913 г.: «А. Белый не очень понравился М. И. Терещенке (опять, как и о Метнере, отмечает „юркость“), но говорит – умный» ( Блок Александр . Собр. соч.: В 8 т. Т. 7. С. 211).

20 января 1913 г. Блок записал в дневнике: «У нас обедал Метнер, ушел около 11-ти часов вечера ‹…› мы с Метнером долго говорили» – и далее конспективно изложил темы беседы, в том числе: «О Боре и Штейнере. Все, что узнаю о Штейнере, все хуже. ‹…› В Боре в высшей степени усилилось самое плохое (вроде: „я не знаю, кто я“… „я, я, я… а там упала береза“). Матерьяльное положение Бори („Мусагет“, М. К. Морозова и „Путь“, провал с именьем). Неуменье и нежеланье уметь жить. ‹…› Несколько практических разговоров о „Мусагете“, „Сирине“, Боре и мне» (Там же. С. 209–210).

См. примеч. 3 к п. 281.

См. п. 281, примеч. 7. 9 февраля 1913 г. в Малом зале Российского благородного собрания состоялся второй экстренный концерт «Clavier-Abend» Н. Метнера. Программа была составлена из его собственных произведений.

Заседание петербургского Религиозно-философского общества состоялось 19 января 1913 г., в повестку дня входило сообщение П. С. Соловьевой по поводу доклада Д. В. Философова «О принципе единства в Церкви»; в обсуждении темы участвовали А. В. Карташев и Е. П. Иванов («рыжий путаник», по определению Метнера). Подробнее см.: Ермичёв А. А. Религиозно-философское общество в Петербурге (1907–1917). Хроника заседаний. СПб., 2007. С. 135–137). Об этом заседании Блок записал в дневнике (20 января 1913 г.), упомянув среди присутствовавших Метнера: «На доклад П. С. Соловьевой мы с мамой опоздали, остальное было мучительно: Женя запутался, Карташев его выругал» ( Блок Александр . Собр. соч.: В 8 т. Т. 7. С. 209).

Ошибка в переводе на новый стиль.

Имеется в виду цикл статей Метнера для раздела «Wagneriana» в «Трудах и Днях».

А. М. Кожебаткин передал полномочия секретаря «Мусагета» В. Ф. Ахрамовичу в начале 1912 г., однако еще длительное время имел отношение к делам издательства. 29 декабря 1912 г. Метнер писал С. И. Гессену: «Кожебаткин потерял голову, очевидно до последней минуты рассчитывая, что останется в Мусагете . ‹…› С 1-го января он уже не состоит более при Мусагете » (РГБ. Ф. 167. Карт. 13. Ед. хр. 6. Л. 93). Ср. сообщение в письме Ахрамовича к Метнеру от 14 сентября 1913 г.: «Вчера Кожебаткин сдал мне архив» (РГБ. Ф. 167. Карт. 13. Ед. хр. 16).

М. И. Терещенко основал издательство «Сирин» совместно с сестрами – Елизаветой Ивановной и Пелагеей Ивановной Терещенко.

Р. В. Иванов (Иванов-Разумник) исполнял в «Сирине» полномочия редактора и основного организатора издательского делопроизводства.

Эта встреча состоялась по возвращении М. И. Терещенко 23 января 1913 г. в Петербург из-за границы – видимо, в тот же день или на следующий (в записи от 24 января Блок сообщает о своем посещении редакции «Сирина» и о телефонном звонке Метнера туда; см.: Блок Александр . Собр. соч.: В 8 т. Т. 7. С. 211).

Имеется в виду п. 282.

Приводим весь текст излагаемого здесь письма Метнера к Терещенко по копии, отложившейся в копировальной книге Метнера (РГБ. Ф. 167. Карт. 13. Ед. хр. 7. Л. 4–10):

Шлю Вам мои соображения [Отчасти я изложил их после Вашего ухода Разумнику Васильевичу] относительно собрания сочинений Андрея Белого в связи с изданием его Сирином и предполагаемой передачи Сирину «Путевых Заметок» [Рукопись высылается Вам. Обратите особое внимание на «Египет». Это, м<���ожет> б<���ыть>, самое сильное, что написал Андрей Белый].

Соображения объективные.

Андрей Белый сочетал в себе художника и мыслителя, и сочетание это не только материальное, но и формальное, т. е. не только он темы художественные берет для своих статей и в своей поэзии разрабатывает философские темы, но он обладает ярко выраженными талантами и поэта и теоретика, ему одному свойственными приемами художественного творчества (напр<���имер>, симфонии) и ему же одному свойственными приемами подхода к проблемам, постановки проблем новых, наконец, построения схем и схематизирования материала (напр<���имер>, «Эмблематика смысла» и «Лирика и эксперимент»). Означенное сочетание художника и мыслителя не есть, разумеется, простая сумма; Андрей Белый не пишет наряду со стихами также и статьи; его стихи часто бывают вдохновенными статьями и его статьи нередко стихотворения в прозе. Иную страницу его критики можно было бы вставить в симфонию и обратно. Книга Арабески и книга Луг зеленый (издание Альционы ) наглядно показывают, в какой мере неотделим в Андрее Белом поэт от теоретика. Оттого-то он и символист par excellence. Быть в такой полноте символистом невыносимо трудно, ибо от теоретика требуют знаний, от поэта неустанного совершенствования и все новых произведений. Понятно, что начитанность Андрея Белого беспорядочна, случайна, неравномерна; однако отрицать в нем солидную подготовку к мышлению нельзя. Он кончил курс естественного факультета, занимался с отцом своим высшей математикой, потом поступил на филологический факультет, которого не окончил только из-за революции; Андрей Белый много читал и Канта; что в его рассуждениях чувствует<���ся> нередко шопенгауэровская закваска – это – так; всякий, кто имел несчастие подойти к Канту через Шопенгауэра, отравлен навеки; однако с такою отравою можно занимать кафедру по философии даже в Германии, напр<���имер>, Дейссен. Вообще надо иметь в виду, что весь научно-философский аппарат сочинений Бугаева играет роль vehiculum’a [Повозка ( лат .)]; между прочим, излюбленного им Риккерта он вовсе как следует и знать не мог, т<���ак> к<���ак> читал только переведенное на русский язык. Риккерт был временным подспорьем бугаевских построений. Надо надеяться, что таковым же будет лишь некоторое время и Штейнер, а сам Бугаев останется верен Андрею Белому и свободный пойдет дальше. Об этом Вам много может сказать Блок. – Необузданную неуклюжую эрудицию Бугаева надо принять так же, как мы ее принимаем в Жане Поле Рихтере; я считаю не шутя Андрея Белого значительнее Жана Поля. – О книге « Символизм » Логос дал отзыв: «книга не философа-специалиста, но для всех философов». Думаю, что если бы даже удвоить число промахов и недостатков философствования Андрея Белого, все же оно значительнее и важнее (конечно, не для начинающих изучать философию, а для искушенных), нежели все почти, что пишется современными профессорами философии. Надо брать только Андрея Белого не как научного философа, а как миросозерцателя; знать, как такая огромная индивидуальность смотрит на мир, бесконечно нужнее, нежели рыться в гносеологических деталях. Есть много литераторов, ученых [Некоторые филологи, затем профессор статистики Чупров, который в восторге от его Лирики и эксперимента ], которые интересуются только теоретиком Бугаевым, но почти нет таких, которые бы признавали в нем лишь художника, напрасно вторгшегося в область науки. Издавая только художественные произведения Бугаева, сокращаешь круг его читателей. Выделять же из его теоретических работ некоторые критические статьи невозможно, ибо где критерий большей или меньшей важности той или другой статьи? Если взять с одной стороны статью О границах психологии , а с другой стороны книгу стихов Пепел , то можно заполнить огромную дистанцию, разделяющую эти два произведения целым рядом других вещей, которые составят одна к другой незаметный переход, и окажется, что все связано и все нужно; в центре, вероятно, будет стоять первое сочинение Андрея Белого Симфония драматическая .