Александр Лавров - Андрей Белый и Эмилий Метнер. Переписка. 1902–1915

густота = черное + белое + белое [1055].

пыль

Оттуда еще раз подтверждается опасность религиозных отношений к Отцу. Мне это дело представляется так: едва я забываю, что Христос – Бог мой, едва я переношу религиозное чувство свое вообще на Бога (конечно, Отца) – как из соседней двери выскакивает бородатый, лохматый старик в охрянице с двумя небольшими рожками из-под волос и насаживается на меня (помнится из «Трех сестер»: «Он ахнуть не успел, как на него медведь насел» [1056]). Вот таким-то одержимым медведем представляется мне Ог отец (т. е. Бог без «Б», т. е. искаженное благодаря моей незоркости относительно пурпурного (ибо его нет в спектре) и алого (которое налицо) имя Бога. Некоторое лингвинистическое соображение: « Ог » для силы удвояется: «О гого » или Огыга . Бог Отец вне Христа может в конце концов подмениться Огыгой Пеллевичем Кохтик-Ррогиковым из Вечных Боязней [1057]. Пролагаю на цвета: пурпурное я незаметно подменяю алым и затем вместо того, чтоб из алого выбраться к розовому (Душа мира; карамель, пахнущая розовым маслом, и т. д.), я удаляюсь прочь от света. Слой серой пыли между мной и источником света увеличивается, и то, что казалось красным, теперь кажется желто-шафранно-бурым . Несомненно, что Огыга из желто-шафранных болот ужаса. Кстати: А. Блок, которому я послал карточку Огыги, прислал мне в ответ стихотворение, полное ужаса. Он за Огыгу принимает… Иммануила Канта [1058] – он , а не я, Эмилий Карлович !..

Итак, воплощение до физической перемены (до Конца) ужасно рискованно т. е. просто « ужасно ». А следовательно символ , наше единственное знамение о Христе, еще все-таки относителен, т. е. аскетичен (ибо он, как всякий аскетизм, средство, становящееся целью). Потому-то и проклята алость, что это ненужно-аскетический нарост на аскезе символизма. Жизненность в алом смысле – аскетизм аскетизма, и вся борьба с нею именно сводится к борьбе с аскетизмом. Цель нашей культуры – расположить символы в систему, при этом может меняться и порядок символов и содержание их, т. е. расположение догматов и степень углубления в них в нашей власти, хотя количество догматов-символов неизменно. Вот в чем должна заключаться дозволенная свыше реформа Христианства.

В Элевзинских мистериях [1059]системой символов участники (мисты) приводились в экстаз, и тогда у них бывало общее виденье, непостижное уму [1060]. Они соединились с Богом и были Богами. Не в этом ли путь эволюции нашего современного символизма? Не должны ли мы ждать Элевзинских религиозно-христианских мистерий – Тайных Вечерь «Приимите и я дите…» и т. д. Ведь сущность – все та же. И это не теургия еще, а символизм, засквозивший ею.

Недавно видел сон.

Знакомое, вечное, сонное место: оно – как будто усадьба, как будто – имение. Одна часть дома как будто выходит в угрюмо-запущенный сад. Другая часть дома – разделена от мирового шоссе несколькими саженями душистой, пряной травой. У стола стоит покойный отец, как бы провожающий меня в путь. Он остается дома, а я из окна выпрыгиваю в густую траву, чтоб перейти на шоссе, опоясывающее весь мир. Чувство знакомой, когда-то испытанной грусти, чувство расставания с отцом, который не умер и никогда не умрет. Он останется дома, но сам этот дом у самого мирового шоссе , и я, странствуя по всему миру, не забуду, что не схожу с того самого шоссе, которое пересекает родные места. Весь я смеюсь и тону в траве, подхожу к шоссе; ветер свистит в уши: «Началось – вернулось». На горизонте сладкий бархат небесных персиков, а выше – бледные пятна душистых лимонов.

Возвратилось.

Дорогой Эмилий Карлович – будет ли тот день, когда все мы вместе с котомками за плечами потянемся вдоль мирового шоссе, убегающего к горизонту, оттуда ветер принесет аромат оранжевых, закатных персиков и бледных лимонов? Или это будет « там »? Но это будет.

Привожу стихотворение Блока, где выражено настроение моего сна:

Вот еще из Блока:

Вот еще :

Как Вам нравится? По-моему, ужасно сильно. И это я Вам посылаю без выбора. Есть гораздо лучше, и меня подмывает переписать еще что-нибудь из Блока. Но теряюсь в выборе. Лучше уж, если буду в Нижнем, привезу Вам стихов Блока. Дорогой Эмилий Карлович, знаете ли, что я послал в « Скорпион – Весы » грозный и непреклонный ультиматум, грозя выйти из « Скорпиона – Весов » [1064] – почему, это я Вам напишу лучше в другой раз – длинно, и неинтересно. Если они не смирятся перед моим ультиматумом, безвозвратно покидаю « Скорпион » и « Весы » (хотя мне и негде будет писать), где я усмотрел некоторую стадность и баронство – правда, в потенциале . Но против потенциала -то тем сильнее я восстаю. Не получал еще ответа на « ультиматум ». Мне грустно выходить из « Скорпиона » и « Весов ». « Скорпион » мне любезен, а на « Весы » я лично уповаю очень – но вынужден так поступать, ибо борюсь за собственную « партийную независимость ». Присылайте статьи в « Весы »! Бога ради простите за Ницше. Бестактность моя по отношению к Вам имеет смягчающие причины (длинно писать – но верьте мне). Ужасно сожалею, что пришлось мало видеться с Анной Михайловной [1065]. Передайте ей, что я не мог <���в> воскресенье [1066]быть у нее, так как в полугодовой день смерти отца мне пришлось до 12½ быть в университетской церкви, а потом ехать в Девичий Монастырь [1067], откуда совершенно усталый я вернулся только в три часа. Христос с Вами, дорогой Эмилий Карлович.