Ивлин Во - Полвека без Ивлина Во

Когда мы вошли, представление уже давно началось — шло невероятно популярное выступление клоунов; два египтянина в европейских костюмах обменивались репликами. Мы, разумеется, не понимали ни слова; время от времени они отвешивали друг другу звонкую оплеуху, это, несомненно, повторяло номер в английском мюзик-холле. Номер продолжался непомерно долго, но, наконец, комики удалились, провожаемые громом аплодисментов, а их место заняла очень хорошенькая белая маленькая девочка в балетной пачке, которой было не больше десяти или двенадцати лет; она станцевала чарльстон. Позже она ходила по рядам и продавала открытки со своим изображением. Оказалось, она француженка. Для тех, кто любит морализировать по поводу подобных вещей, пищу для размышления представляет этот африканский танец, обошедший два континента, не оставив равнодушным никого, от раба до жиголо, и постепенно возвращающийся снова на юг, к месту своего происхождения [44] Имеющийся в виду безумно популярный в 1920-х гг. чарльстон имел африканские корни. .

Затем на арену вышли японские жонглеры, а после них вся труппа приняла участие в бесконечном выступлении клоунов. Они спели печальную народную песню, а потом выходили по одному с невероятно серьезным видом и ложились на арену; когда все взрослые улеглись на арене, появилась маленькая девочка-балерина и последовала их примеру; наконец, неуверенно ковыляя, вышла двух или трехлетняя кроха и тоже улеглась. Все это заняло по меньшей мере четверть часа. После чего все, продолжая распевать, снова встали, по одному и в том порядке, в котором ложились, и покинули арену. Затем последовал перерыв, во время которого публика покинула свои места и принялась прогуливаться вокруг арены, как на «Лордз» [45] Крикетный стадион в Лондоне. между иннингами. После перерыва на арене появился великолепно сложенный негр. Первым делом он проткнул себе щеки дюжиной вязальных спиц так, что они торчали по сторонам его лица; в таком виде он расхаживал среди зрителей и наклонялся к нашим лицам с застывшей страшной ухмылкой. Затем взял несколько гвоздей и вбил себе в бедра. Дальше он разделся, оставшись только в украшенном блестками трико, и стал кататься по доске, утыканной острыми разделочными ножами, не выказывая ни малейшего неудобства.

Во время этого номера возникла драка. Она бушевала главным образом у выхода, который был как раз под нашими местами. Головы дерущихся находились у наших ног, так что в целом мы могли все видеть, не подвергаясь серьезной опасности. Было трудно понять, что происходит; все больше и больше зрителей присоединялось к схватке. Негр встал со своей доски с ножами, чувствуя, что никто не обращает на него ни малейшего внимания, и принялся взывать к публике, шлепая себя по голой груди и показывая, каким пыткам подвергает себя ради нее. Человек, сидящий рядом со мной, важный египтянин, знающий английский, с которым я иногда обменивался репликами, неожиданно поднялся и, перегнувшись через нас троих, звонко стукнул зонтиком по голове одного из дерущихся, после чего вновь сел с невозмутимым достоинством и вернулся к своему кальяну.

— Из-за чего они дерутся? — спросил я его.

— Дерутся? — переспросил он. — Кто дерется? Я не вижу никакой драки.

— А это? — я показал на схватку, кипящую у выхода и грозившую обрушить весь шатер.

— Ах, это! — сказал он. — Простите, мне показалось, вы сказали «драка». Это всего-навсего полиция.

И действительно, когда спустя несколько минут толпа наконец разошлась, там остались два констебля, не владеющие собой от ярости, которых зрители пытались развести. Их наконец вытолкали, чтобы они продолжали свою свару снаружи; толпа принялась улаживать их ссору, отряхивать от пыли их упавшие фески; все снова успокоились, и громадный негр возобновил самоистязание в благодарной тишине.

На арену вышли разнообразные акробаты, среди которых была и маленькая француженка, которая продемонстрировала необыкновенную смелость и изящество. Когда мы уходили, представление было в полном разгаре и явно продолжилось до глубокой ночи, пока последний посетитель не чувствовал, что получил сполна удовольствия за свои деньги. Потом мы как-то увидели девочку-француженку в городе; она сидела за столиком в кондитерской со своим импресарио перед горой шоколадных эклеров, и лицо у нее было бледное и апатичное.

Во время байрама на железной дороге продавались билеты обратно в Каир за полцены, так что я и адвокат отправились ночным поездом в очень комфортабельном спальном вагоне.

Мы прибыли в Каир ближе к вечеру и отправились на поиски отеля. Все отели в Египте дурны, но в свое оправдание приводят две противоположные причины. Некоторые обоснованно утверждают, что в действительности не имеет значения, насколько они плохи, если они довольно дешевы; другие — что в действительности не имеет значения, насколько они плохи, если они довольно дороги. И те, и другие вполне сносны. Мы отыскали один из отелей первой категории, большое, старомодное заведение, с хозяевами греками в Мидан-эль-Хазнедар, называвшееся «Бристоль и Нил», где номера даже в разгар сезона стоят всего восемьдесят пиастров за ночь. В моем номере было три двуспальных кровати под высокими балдахинами с пыльными москитными сетками и два кресла-качалки, которые выглядели так, будто их принесли со свалки. Окна выходили на конечную остановку трамвая. Никто из прислуги не говорил ни на одном из европейских языков, но это был незначительный недостаток, поскольку они никогда не приходили на звонок.

Деннис — так удобней называть моего спутника, — прежде бывал в Каире и горел желанием показать мне его достопримечательности, особенно, конечно, «квартал красных фонарей».

Весь квартал был украшен огнями в честь праздника. Через улицу от окна к окну тянулись навесы из цветастого ситца с рисунком, имитирующим ковровый. Ряды мужчин и женщин, вынеся стулья на улицу, сидели, наблюдая за густой прогуливающейся толпой. Многочисленные маленькие кафе были заполнены мужчинами, которые пили кофе, курили и играли в шахматы. Этот район, в добавление к своему сомнительному занятию, еще и центр оживленной общественной жизни; в некоторых кафе мужчины танцевали неторопливые и грубоватые народные танцы. Со всех сторон звучала музыка. Кроме патрулей военной полиции, мы не видели ни одного европейца; никто не пялился на нас, никто никаким образом не беспокоил, но мы сами чувствовали свою неуместность в этой интимной и праздничной атмосфере, как незваные гости, вторгшиеся в компанию школьников, отмечающих день рождения одноклассника. Мы было уже совсем собрались уходить, как Деннис встретил знакомого — египетского инженера-электрика, который появлялся с ним на судне. Он горячо поздоровался с нами и представил друга, бывшего с ним; они взяли нас под руку и мы вчетвером двинулись по узкой улице, дружески болтая. Инженер, который обучался в Лондоне, чтобы, вернувшись, занять важную должность в компании, связанной с телефонией, беспокоился о том, чтобы у нас создалось хорошее впечатление о его городе, и попеременно то хвастался, то оправдывался. Не находим ли мы его очень грязным? Мы не должны считать этих людей невежественными; жаль, что сейчас выходной; если бы мы приехали в любое другое время, он показал бы нам такие вещи, о каких в Лондоне и не мечтают; много ли у нас было девушек в Лондоне? У него было много. Он показал нам бумажник, забитый их фотографиями; не правда ли загляденье? Но мы не должны думать, что египетские девушки уродливы. У многих кожа такая же светлая, как у нас; если бы не выходной, он мог бы показать нам настоящих красавиц.