Ивлин Во - Полвека без Ивлина Во

Похоже, молодой человек был популярен. Со всех сторон его приветствовали друзья, которым он тут же нас и представлял. Те пожимали нам руку и угощали сигаретами. Поскольку никто из них не говорил по-английски, эти встречи были короткими. Наконец, поинтересовавшись, не желаем ли мы выпить кофе, он завел нас в один из домов.

— Здесь не так дорого, как в других местах, — объяснил он, — некоторые дерут просто ужасно. Как в вашем Лондоне.

Называлось заведение, как гласила надпись по-английски и по-арабски на входе, «Великосветский дом». Мы поднялись по многочисленным ступеням и вошли в небольшое помещение, где три глубоких старика играли на струнных инструментах необычной формы. Несколько прекрасно одетых арабов сидели вдоль стен и жевали орехи. По большей части это были мелкие землевладельцы, объяснил нам хозяин отеля, приехавшие из сельской местности на праздник. Он велел принести нам кофе, орехи и сигареты и дал полпиастра музыкантам. В комнате были две женщины: невероятно тучное белокожее создание неопределенной национальности и эффектная суданка. Хозяин спросил, не желаем ли мы, чтобы одна из дам станцевала для нас. Мы пожелали и выбрали негритянку. Наш выбор озадачил и потряс его. «Но у нее такая темная кожа!» — воскликнул он.

— На наш взгляд, она красивей, — возразили мы.

Учтивость взяла верх над его сомнениями. В конце концов мы гости. Он велел негритянке танцевать. Та встала, поискала кастаньеты, не глядя в нашу сторону и двигаясь очень медленно. Ей было никак не больше семнадцати. На ней было очень короткое красное бальное платье без спинки, ноги и ступни — голые, и многочисленные золотые браслеты на лодыжках и запястьях. Все настоящие, заверил нас хозяин. Танцовщицы всегда вкладывают все свои сбережение в золотые украшения. Она нашла, наконец, кастаньеты и начала танцевать с бесконечно скучающим видом, но с восхитительной грацией. Чем зажигательней становились ее движения, тем отрешенней и бесстрастней — выражение ее лица. В ее искусстве не было ни намека на вульгарность — просто ритмичное и волнообразное чередование поз, медленные извивы и дрожь рук и тела. Она танцевала минут пятнадцать или двадцать, за это время хозяин презрительно сплевывал шелуху орешков ей под ноги, затем взяла бубен и стала обходить публику, едва заметно кланяясь при каждом пожертвовании.

— Ни в коем случае не давайте ей больше полпиастра, — предупредил нас хозяин.

У меня не было монеты меньше пяти пиастров, их я и опустил в ее бубен, но негритянка встретила мой жест с неизменным безразличием. Она вышла, чтобы убрать деньги, потом вернулась, снова села и, взяв пригоршню орешков, принялась грызть их, сплевывая шелуху, глаза ее были полузакрыты, голова опиралась на кулачок.

К этому времени хозяину явно стало обременительно занимать нас, так что после долгого обмена любезностями мы тепло распрощались и направились в европейский квартал. Остановили такси и попросили отвезти нас в ночной клуб. Водитель отвез нас в клуб, называвшийся «Попугай», где было полно молодых людей в белых бабочках, бросавшихся серпантином. Это было не совсем то, что мы искали, поэтому мы отправились за город на другой берег реки в Гизу. Здешнее увеселительное заведение называлось «Фантазио», и на входе стоял швейцар в изящной ливрее. Однако множество игровых автоматов в вестибюле развеяли все опасения, что мы попали в шикарное заведение. Столики отделялись невысокими деревянными перегородками; три четверти пустовали. На сцене в конце зала молодой египтянин пел меланхолическим тенором нечто, напоминавшее литургию. С короткими паузами это выступление продолжалось все время, пока мы там были. За одним из столиков сидел внушительного вида старый шейх, мертвецки пьяный.

После получаса, проведенного в «Фантазио», даже живой интерес Денниса к ночной жизни приугас, так что мы сели в открытую коляску и покатили под звездами обратно в «Бристоль и Нил».

Незадолго до наступления Пасхи доктора объявили, что Джулиет может покинуть госпиталь, так что мы собрали вещи и отправились из Порт-Саида в Каир. Перед отъездом мы попрощались с разнообразными людьми, с которыми успели подружиться. Это было не современное прощание без всяких формальностей, но очень торжественный обход домов с небольшой стопкой визитных карточек, с пометкой «р.р.с.» в уголке. Мне приходилось время от времени слышать на званых обедах в Порт-Саиде резкие замечания в адрес людей, не посчитавших нужным отдать эту дань вежливости.

Для Джулиет путешествие было ничем не примечательно, кроме поведения египетских носильщиков. Они набрасываются на ваш багаж, как вестминстерские школьники на блинчики в последний день Масленицы, с той только разницей, что эти стремятся подхватить наилегчайшую из вещей; и тот, у кого крепче кулаки, выбирается из общей схватки с пачкой газет, ковриком, надувной подушкой или с маленьким «дипломатом». И тогда багаж одного человека оказывается в руках шести-семи носильщиков, каждый из которых шумно требует чаевые, когда донесет свою вещь до поезда или такси. Джулиет была шокирована, глядя; как ее муж и я защищаем наши пожитки от набросившихся носильщиков с помощью зонтика и трости; когда первая атака была отражена и нападавшие поняли, что мы не только что прибывшие, мы смогли разделить багаж между двумя из них и с достоинством продолжить свой путь.

Мы забронировали номера в «Мена Хаус» исходя из того, что для окончательного выздоровления Джулиет необходимы сухой воздух пустыни и определенный комфорт. Дорога туда прекрасно приспособлена для езды с высокой скоростью, и обычно по обочинам вдоль нее видишь разбитые гоночные машины, поскольку египтяне, особенно богатые египтяне, славятся своей безрассудной ездой. Мы проехали мимо двух таких, когда везли Джулиет, одну в двухстах ярдах в поле, где росли огурцы; двое феллахов недоверчиво разглядывали ее. Катились трамваи, направляясь к пирамидам, переполненные и медленные; европейцы и американцы пользовались ими очень мало. На конечной станции трамвай встречала толпа драгоманов, множество верблюдов и мулов; тут было кафе с хозяином-греком, лавка, торговавшая открытками с видами, фотоателье, лавка древностей, специализировавшаяся на скарабеях, и «Мена Хаус». Это большое здание в псевдовосточном стиле, окруженное обширным и красивым парком. От отеля было всего четверть мили до пирамид, этих впечатляющих прославленных громад; испытываешь необыкновенное ощущение, живя в такой близи с чем-то столь знаменитым — это как сидеть в ресторане рядом со столиком принца Уэльского; делать вид, что не замечаешь его, а украдкой поглядывать, там ли он еще. Парк поражал пышной зеленью и массой фиалок. Вокруг здания были разбиты клумбы, плотно усыпанные яркими цветами и похожие на викторианские пресс-папье, позади же уходили вдаль садовые дорожки, окаймленные канавами, по которым бежала вода, они тянулись среди фруктовых и цветущих деревьев, распространяющих оглушительный аромат; тут были высокие живые изгороди из кактусов, небольшие восьмиугольные птичьи вольеры и бесчисленные садовники в белом, которые отрывались от работы, кланялись и предлагали проходящим гостям цветок в петлицу.