Василий Журавский - Большая судьба [Болгарские очерки и рассказы]

Колонна наша интернациональная. В ней, кроме гречанки, — двое русских, четыре болгарина и один араб — студент по имени Ахмед. Мы знакомы друг с другом всего три дня. Только Димитр — новичок. Он приехал в Боровец вечером накануне. За три дня мы образовали нечто вроде самодеятельной труппы. Каждый сообразно своему характеру избрал себе «амплуа». Заглавная комедийная роль досталась «по конкурсу» Ахмеду. И вот как.

Ахмед блестяще изучил за два года болгарский язык. Но говорил не на литературном языке, а на одном из его диалектов — «шопском», диалекте коренных жителей Софийского поля. Его сосед по комнате в общежитии быт родом из сельских предместий столицы. И Ахмед, человек общительный и одаренный отличным слухом, стал говорить по-болгарски прежде, чем усвоил грамматические формы. Естественно, что он до последнего нюанса скопировал говор друга.

Среди болгарских мужчин нередко можно встретить схожих по облику с Ахмедом. Поэтому и мог произойти с ним случай, о котором мы узнали в первые минуты знакомства. Ахмед сдавал экзамен профессору славянской филологии. Ответил он на все вопросы хорошо и даже продемонстрировал знание не предусмотренных программою первоисточников. Профессор вписал ему в зачетную книжку шестерку (высший бал), но после нее поставил минус. «Что выражает этот знак?» — наивно спросил Ахмед, указуя перстом на минус. «Он символизирует собою „шопские“ дефекты вашего прононса», — заметил в тон профессор. Студент не растерялся и обратился к профессору на своем родном языке, попросив его исправить минус на плюс: «Это же очень легко сделать». Профессор протер от удивления очки, рассмеялся и последовал совету Ахмеда. С той поры университетские друзья кличут Ахмеда «арабским шопом». Для иностранца такое прозвище стоит диплома с отличием!.. Это, так сказать, аттестат. А «заглавная роль» в веселой комедии нашего восхождения на Рилу досталась Ахмеду потому, что он неподражаемо рассказывал шопские и габровские [60] Анекдоты, бытующие в Софийском поле и в городе Габрово, текстильном центре Болгарии. анекдоты. Из-за недостатка места я, однако, их опускаю в своем повествовании.

Горцы говорят, что без тренировки даже барашка не съешь. А подняться на гору, да еще такую, как Рила, — прогулка не из легких! Два дня перед походом мы специально разминали мускулы.

Позавчера наша группа преодолела несколько километров пересеченной местности в черте Боровца.

Много в Болгарии красивых уголков. Но Боровец — истинная «райская куща». Он расположен в тесном ущелье, клином рассекшем Рилу. По крутым склонам и ложу ущелья растут гигантские сосны и пихты, текут быстрые студеные ручьи. Воздух чист, как вода этих ручьев, и напоен целебным смоляным бальзамом. Летом в тени бора веет прохладой. А зимой солнце «приходит» сюда в своем южном пылающем наряде так же запросто, как в свое время оно заявлялось в гости к В. В. Маяковскому. Кажется, что ты, сказав какое-то заклинание, попал в сказочный грот, сооруженный из алмазов и малахита, залитый серебром. Вековые сосны тянут к тебе мохнатые лапы в пушистых снежных варежках. Чуть свернешь с дорожки — и перед тобою лежит замысловатая вязь следов, оставленных на снегу неведомыми зверьками. Читай ее, переводи на человеческий язык! Тут фолианты, содержащие поэмы, драмы, комедии, трагедии, короче, — жизнь во всех ее вариациях. Сквозь узкие просветы между медными стволами иногда проглядывают белые стены красивых особняков, построенных в национальном стиле.

Прежде Боровец был царским урочищем, излюбленным местом отдыха и развлечений высшей знати и толстосумов. Жили в курортном посаде, конечно, и простолюдины, те, что выметали из дворцов и вилл мусор, оставленный сановными стопами. Царь и его сволочь (слово, обозначавшее на древнем славянском языке «свиту») обожали поохотиться в заповедной Риле на зверя. Они били затравленных егерями медведей, оленей, серн, диких кабанов, стреляли глухарей, тетеревов. Придворный обширный штат препараторов начинял им из трофеев чучела. Под каждым чучелом гравер запечатлевал на серебряной пластинке год, месяц, число, час и минуту, когда царственная рука уложила зверя или птицу. Народ решительно вымел из дворцов вместе с мусором царя и его лакеев, а чучела оставил. И теперь кунсткамера кое-чем дополняет историю. По ней можно, например, установить, что кобургский помазанник всю осень, зиму и весну проводил на охоте. Уставший от столь напряженного труда, летом он уезжал отдохнуть на Черноморское побережье, в свой знаменитый Евксиноградский дворец. Ума не приложишь, как это царь выкраивал время для державных дел! Ведь только для того, чтобы подписать указы о смертных казнях, — а он собственноручно должен был их подписывать, — ему понадобились бы недели: людей-то истреблялось в Болгарии больше, чем зверей. Есть историкам над чем призадуматься! (Я имею в виду историков по ту сторону социалистического рубежа, роняющих крокодиловы слезы по его царскому высочеству, пролившему реки крови.)

Теперь в старых и новых дворцах Боровца отдыхают настоящие хозяева Болгарии: рабочие, крестьяне, ученые, писатели, педагоги, певцы. В субботние и воскресные дни сюда стекаются тысячи жителей столицы. София связана с курортом широкой асфальтированной магистралью. Семьдесят километров — час с небольшим езды на автобусе. В Боровце раздолье для лыжников. На склонах Рилы проводятся республиканские и международные состязания по гигантскому слалому и скоростному спуску. От Боровца начинается разветвленная сеть туристских троп. А горный туризм в Болгарии, пожалуй, самый массовый вид спорта, увлекающий десятки тысяч молодых и старых. Даже иностранцы, приехавшие в эту чудесную страну долин и гор, заражаются «бактерией туризма», которая бродит потом в их сердцах и мускулах до конца дней земных.

Вчера мы ходили на Черные скалы. Это болгарская Пер ла Шез — стена коммунаров.

Черными назвали скалы давно. И не по внешнему признаку. Их имя связано с черными годинами жизни болгарского народа.

Пять веков Болгарию порабощали турецкие султаны и паши. Полтысячи лет башибузуки и янычары жгли, кромсали, заливали кровью цветущие долины, кололи мужчин и детей, брали в полон женщин, душили и резали горло, произносившее славянское слово, рвали крылья славянской песни, топтали душу народа. Но насилие не превратило болгар в рабов. Каждое поколение рождало новых борцов за свободу, новых юнаков, умножавших ряды гайдуков. В ответ на турецкую пословицу: «От мужчины родится мужчина» — болгары говорили: «У гайдука — сыны гайдуки!»

Горы испокон веков были колыбелью народных мстителей, крепостью гайдуков.