Василий Журавский - Большая судьба [Болгарские очерки и рассказы]

Над Искыром лютовал мороз, бесновался свирепый ветер. Сталь троса прожигала, как огонь, кожаные перчатки. Вися над пропастью на одной руке, юноша сбросил перчатку со второй, чтобы легче было работать, и огромным напряжением силы исправил повреждение… Золотой орден труда увенчал поступок храбреца.

Весною пятьдесят шестого года Искырский язовир заполнился до «верхней отметки», разлившись на тридцать с лишним квадратных километров. В его гигантском зеркале отразились и синее балканское небо, и нагроможденные друг на друга пирамиды скал, и зеленые островки разнолесья.

В ту весну и случился в Софийском поле птичий переполох. Аистьг, кроме одной пары, перекочевали на новые гнездовья. А через несколько недель, перевалив трехкилометровую громаду Рилы, сюда прилетела с Эгейского моря белая стая чаек. Учуяли за сотни верст большую воду дикие гуси и утки. Значит, не зря жители болгарской столицы назвали свой язовир морем, коль на нем гнездятся морские птицы.

Переполошило новое море не только аистов. Внесло оно смятение и в семью Колевых: отца — Петко и сына — Колю.

В канун второй мировой войны Петко, потерявший жену, которая родила ему первого наследника, решил развеять горе путешествием в чужие края. Забрав с собою двенадцатилетнего Колю, он уехал в Италию, где была замужем его сестра. Думал Петко погостить у нее месячишко-другой и вернуться восвояси. В Калково были у него и дом, что терем, и сад-огород, и корчма.

Петко — человек богатый. Получив в молодости от отца небольшой капиталец, он изловчился его удвоить, открыл на бойкой проезжей дороге корчму и стал торговать. Рука у него была жесткая, а сметка — купеческая: брал всюду, где предоставлялась возможность брать, спуску людям не давал. Сотни левов оборачивались тысячами.

Прижимист был Петко и скуп даже в семье. Вел счет каждой стотинке, старательно копил состояние. В бога, в банк и в устойчивость лева не верил. Безбожно обирал проезжих и крестьян, хрустящие ассигнации обращал в золото, складывал благородный и, как ему представлялось, нержавеющий ни при какой погоде и власти металл в кубышку, а ее замуровывал в фундамент, под печкой.

Жажда наживы владела всем его существом.

Не суждено, однако, было Петко Колеву вернуться на родину через месяц-другой. Война застала его в гостях, далеко от дома. Зятя, рабочего автомобильного завода, вскоре забрили в армию. Сестра, еле сводившая концы семейного бюджета от получки до получки, сама нанялась в прачечную. Пришлось искать место и Петко.

Шли месяцы, уходили годы. Пламя войны, охватившее всю землю, пожирало миллионы жизней, превращало в пепел тысячи городов и селений. Петко тешился надеждой, что скоро наступит мир и он вернется в Калково, достанет из тайника золото и не где-нибудь, а в самой Софии откроет ресторан.

День Девятого сентября сорок четвертого года стал для Петко горным обвалом, похоронившим все его планы. В Болгарии навсегда победила народная власть. Скоро в стране началась национализация капиталистических предприятий. О возвращении нечего было и помышлять.

Колю вырос, приобрел профессию механика. Но жить им все же не стало легче. Когда шла война, промышленность нуждалась в рабочих руках. Петко мог прокормить и себя и сына. А вслед за миром на заводы пришла безработица. Капиталисты увольняли в первую очередь иностранцев, потому что им негде искать ни закона, ни управы. Колевы, чтобы не потерять работу, приняли итальянское подданство. Но и это не помогло.

Чем труднее приходилось Петко в Италии, тем больше ненавидел он новую Болгарию, односельчан, бывших своих «клиентов», считая, что они ему изменили. Он ненавидел каждый камень, из которых были сложены их дома. Ядом своей тупой ненависти к родине он капля по капле отравлял сына. И тот стал смотреть на мир глазами отца.

Бывший трактирщик начал незаметно для себя следить за политикой. Он подписался на софийскую газету. Читая ее, злорадствовал, когда в какой-нибудь корреспонденции шла речь о недостатках, плевался, если говорилось об успехах, и, наконец, рвал номер в клочки и злобно топтал его ногами. Из газеты Петко однажды узнал, что на Искыре строится язовир и гидроузел.

— Коммунистическая пропаганда! — прокомментировал он, обращаясь к сыну. — От нищо нещо не става. Из ничего чего-то не сделаешь!

Но вот коммунисты закончили строительство плотины, и язовир начал постепенно заполняться водой… Тогда-то Петко и спохватился:

— Покупай, Колю, туристскую путевку и поезжай в Болгарию. Выручай золото. Пишут, будто наше Калково затопляется. Не трусь, ежели чего… Ты — итальянский гражданин!

Отец и сын разработали втайне подробный план, как выручить и вывезти золото.

По берегу язовира, у «Аистова гнезда», бродил, как неприкаянный, высокий человек лет тридцати с черной шевелюрой, «усмиренной» бриллиантином, в черепаховых окулярах. Его взгляд был словно приколдован к воде. Он не смотрел под ноги и то и дело спотыкался.

Миновал час обеда и полдника, а он все бродил и бродил. Наконец под вечер он решительно направился к ресторану. Он заказал себе поесть на чистом болгарском языке, в котором чувствовался, однако, иностранный акцент и нездешняя интонация. В глазах его запечатлелись отчужденность и скрытая злоба.

Наутро странник снова появился у «Аистова гнезда». Но был он в сопровождении другого человека примерно его лет.

Они взяли лодку и долго кружили над тем местом, где прошлую весну беспокойно летали аисты.

— Корчму снесли, Ванчо? — спрашивал человек с черной шевелюрой, «усмиренной» бриллиантином.

— Снесли, Колю.

— И фундамент разобрали?

— Взорвали и сровняли с землей!

— Сволочи!

— Дурень ты, Колю, скажу я тебе, хотя ты и приходишься мне двоюродным братом!

— Так там же золото было запрятано!

— Много?

— Два, а может, и три килограмма!

— Много, — спокойно констатировал Ванчо и, оглядевшись кругом, добавил мирным тоном: — Если бы даже твой татко соблаговолил пожертвовать свой золотой запас нашему государству, мы все же не станем спускать воду из язовира. Ты посмотри и вообрази, садовая твоя голова, сколько тут «белого золота» и сколько оно принесет истинного золота нашим полям и заводам!

— Пропаганда!

— Шестьсот семьдесят кубометров воды, две электростанции, оросительные каналы на сухом Софийском поле… Это, по-твоему, пропаганда?

Колю не мог ничего сказать в ответ.

— Вот ты вчера заблудился в селе, не мог найти дома своего дяди. Забыл, что ли, к нему дорогу? Или по другой причине?.. Молчишь?.. Так я тебе скажу. Потому что дядя построил себе новый дом. Как каждые восемь из десяти кооператоров… Впрочем, я тебя не агитирую… Ты сам не слепой!.. Сними свои черепаховые очки и оглядись!