Антология - Между черным и белым. Эссе и поэзия провинции Гуандун [антология]

Следующие несколько дней я не ходила на склад бегать, но не выдерживала и следила за толстушкой. Сяо Цзюй каждый вечер отправлялась на пробежку, причем в любую погоду, с четырех часов утра до половины седьмого. Это длилось в общей сложности больше десяти дней. Мне внезапно захотелось заглянуть в душу человека, на которого я никогда даже не смотрела, поскольку сейчас я уже точно понимала, что Сяо Цзюй не бросит бегать. Я отлично понимаю, что по-настоящему дойти до такого состояния очень непросто, требуется демоническая воля и мощная уверенность, чтобы, когда тело утомлено, погружаться в чистый духовный мир, лететь, заставляя исчезнуть плоть и время. Этого оказалось достаточно, чтобы я посмотрела снизу вверх на ее душу. Я стыдилась бегать вместе с Сяо Цзюй, но понимала, что это абсурд.

И я пришла. Раз за разом я молча обгоняла ее, а когда бежала обратно, сталкивалась с ней лицом к лицу; мы заключили молчаливое соглашение, при этом вызывая друг у друга в душе сложные для понимания реакции. Вплоть до того, что, пробегая мимо, я тихонько повторяла: «Сяо Цзюй, давай!» В конце концов мы разговорились. Если бы тогдашняя двадцатитрехлетняя я относилась к себе как к простой работнице завода и прочувствовала всю серую безнадегу жизни, то перед лицом чьей-то чужой молодости, давно поглощенной собственными неудачами и тревогами, неспособной освободиться от мира, где все ее презирают, мне впервые стало бы стыдно. Сяо Цзюй рассказала, что на заводе готовятся к сокращениям, и если ее уволят — вернее не «если», а «когда», так как ее непременно уволят, — она станет обузой для своей семьи. Ей нужно похудеть только для того, чтобы найти себе хоть какую-то работу. Это единственный выход из положения. Я считала себя жалкой неудачницей, а свою работу — страшной скукотищей, унижающей мое достоинство, а кто-то готов за нее бороться. В памяти всплыли всякие мелочи. Я за всю жизнь никогда не опускалась до того, чтобы поразмышлять о такой важной теме, как средства к существованию, а ведь кроме Сяо Цзюй многие коллеги в бригаде мучительно думали, на что жить и как быть дальше, кризис занимал их мысли, окутывал неясным ужасом. Я жила с этими людьми в одну эпоху, дышала с ними одним воздухом, но при этом не только отстранялась, но еще и стыдилась, что у меня с ними одинаковая участь. Люди с особенной осторожностью скрывают этот ужас, притворяются, что плевать хотели на сокращения, и в этом загадка человеческой натуры. Однако Сяо Цзюй нечего было прятать, поскольку все на заводе мысленно ее уже уволили.

Я впервые сама приняла решение, не преследуя собственной выгоды. Нет, нужно сказать, что это было решение, раскрывающее душевные качества. Поскольку Сяо Цзюй не окончила полную среднюю школу и ее познания в области физики и химии практически равнялись нулю, то она с трудом понимала, как работать со спектрографом. Мастеру не хватало терпения ее учить. Она не хотела пресмыкаться и боялась утруждать кого-то, поэтому не осмеливалась попросить научить ее. Я решила лично обучить ее работе со спектрографом, отобрала часто встречающиеся типы стали и заставила ее тренироваться. Я открыла Сяо Цзюй мир хрома, ванадия, никеля, молибдена, вольфрама, марганца. В синем, зеленом и оранжевом изменении спектра первый опыт подобной работы осчастливил ее. Она радостно сгребла меня в охапку и закружила на месте. Когда я смотрела на ее улыбающееся лицо, меня переполняли самые разные эмоции, я наконец прочувствовала на себе страстную жажду жизни от человека, которого долгое время воспринимала предвзято. Малюсенький прогресс, одобрение между делом, и в ее душе постепенно ширилась надежда. Я никогда так не жила. Мне сейчас не интересно рассказывать, как закалялась воля этой глупой толстушки, да и себя я не считаю какой-то особо добродетельной. Не прошло и года, как Сяо Цзюй удалось похудеть, более того, она осталась на заводе. История отнюдь не несет в себе так называемый положительный заряд, скорее это лишь пример крайности. Я твердо уверена, что мало найдется людей, обладающих столь ужасающей решимостью. Я же могу лишь восхищаться ее несгибаемой волей. В двадцать три года я своими глазами видела, как человек на грани жизни и смерти тягается с судьбой; в ходе этой ожесточенной схватки пугает все — и жизненные прелести, и горести. Тогда я действительно разобралась в себе, а еще начала воспринимать мир таким, какой он есть. Я больше не пыталась убежать от реальности, постепенно полюбила все, что имела, и эти вещи засияли, как драгоценности: и синяя спецовка, и белое полотенце, и красная каска, и изоляционные сапоги и рабочие рукавицы, и даже холодная, но изящная трубка лазерного датчика; а еще пластиковые талоны на питание, эмалированная миска для еды и фирменный значок завода, где я работала. В зеркало я видела свежее юное лицо, ясные глаза и алые губы, и от меня веяло здоровьем. Моя жизнь, выкованная в цепочке уничижительных слов, могла принадлежать лишь убегающей Хун — Хун, которая обладает объемом, весом и мчится навстречу болезненному столкновению с молодостью. Я продолжала бегать.

Я перебралась в Гуандун тринадцать лет назад. Очень часто во снах я видела грохочущий поезд, перед глазами покачивался мой худосочный бегущий силуэт, раздавалось тяжелое дыхание, и словно множество ног торопливо оставляли отпечатки на моем спящем лице. Порой я просыпалась в незнакомом городе, где не имела постоянного жилья и стабильного заработка, а компанию мне составляла лишь тень. Сидеть в одиночестве в четырех стенах страшно, ты чувствуешь, как стены начинают сдавливать тебя со всех сторон, сжиматься, и в конце концов ты остаешься в удушливом склепе. Мне нужно было растрястись, пробежаться, нужно было безостановочно двигаться. Каждый раз, когда я оказывалась в незнакомом городе и снимала жилье, то выбирала места рядом с какими-то открытыми пространствами, например микрорайоны, где имелась баскетбольная площадка, круговая беговая дорожка или бульвар. В 2008 году я работала в Дунгуане в отделе маркетинга крупного торгового центра. Тогда я уже стала писательницей Сай Жэнь, в творчестве я нашла другой способ побега от реальности, сочинительство помогло мне пройти через личный мрачный ад и достигнуть райской прозрачности. Однако, хоть я и обнаружила, что путем сочинительства можно развеять одиночество, надо мной по-прежнему нависала огромная масса свободного времени. Я не сильна в том, чтобы заводить друзей, поскольку это требует много общаться и часто выходить из дома; я не смотрю телевизор, поскольку помехи и мельтешение на экране обнажают одиночество. Что до чтения, то книга может взбудоражить меня так, что я сама не своя, посреди ночи то хохочу, то рыдаю, бешено хлопаю себя по колену, колочу кулаками по кровати, но порой я внезапно соскакиваю с постели, а потом тело вспоминает о беге, и в этот момент мне нужно выйти на улицу. Да, я и правда странная особа.