Дмитрий Бавильский - Невозможность путешествий

Помимо «дорожной революции», завязанной на непропорциональное расширение дорог, искажающих привычные пропорции (новая ширина дорог предполагает иную этажность кварталов) в нашем крупном промышленном и культурном центре происходит еще и «зеленая революция» (с исламом никак не связанная).

Деревья, которым повезло остаться в живых, тоже в покое не оставили, подпилив им кроны. Обрубки старых насаждений, проросшие свежими веточками за прошлый год, выглядят (особенно сейчас, зимой) как сдающиеся в плен солдаты с поднятыми вверх руками. А еще — похожи на остатки древних храмов, колонны которых, раскиданные по краям городских дорог, застыли в корчах немого крика как на одноименной картине норвежца Мунка.

Для того чтобы заметить этот ущерб , нужен взгляд местный и одновременно сторонний — игольчатый, да с подстриженными чужим контекстом глазами. Впрочем, русский путешественник тем и отличается от всех прочих, что перемещается не вширь, но вглубь, причем не пространства, но самого себя — где бы ему ни довелось оказаться, в режиме постоянного штопора внутрь себя летит.

Лететь.

Особенно если иглоукалывание происходит в комнатах с повышенным воздуходувом, шумящим как в самолете, что летит в густой сини над «отчим пепелищем».

…словно военный самолет, летящий, как обычно, над городом вне расписания с нарушением всех нормативов — экологических и прочих… Общественники судятся с военными за соблюдение уровня децибел, но пока безрезультатно; хотя тот чердачинский самолет, что неделю назад разбился в соседней Курганской области, может-таки повлиять на самый прекрасный суд в мире не в пользу ответчика…

… аэрокосмические ассоциации кажутся мне сейчас вполне уместными…

Особенно, когда сам ты летишь вместе со всеми — а у тебя иглы в голове, трава в иллюминаторе и замерзшая земля, провожающая питомцев в открытый, точней, откупоренный, космос весны…

…и мы летим, прикрепившись одним ремнем,

вне времен,

дремлешь ты на плече моем,

и как огонь

чуть просвечивает

твоя ладонь,

твоя ладонь…

Странные все-таки эффекты дает иглоукалывание — Ян вставляет иголки в нерв, проталкивает стальные прутья как можно дальше по ходу движения — чего? импульсов? — так, что начинает казаться, будто бы тебя чистят ершиком, а главное, кровь твоя становится точно видимой.

Точнее, ощущаемой.

Иголка входит в нерв, а не в вену, но ощущения касаются не нерва, а крови и внутреннего зрения; постоянно ловлю себя на том, будто полураспятый (руки раскинуты, движенья точно в воде, замедленные, рапидом снятые) зависаю над центральными чердачинскими перекрестками и смотрю, как легковушки лейкоцитов и эритроцитов в разные стороны потоками струятся.

Я уже привык жить в нескольких местах параллельно, у меня в твиттере даже такая рубрика имеется — #пж (параллельная жизнь), ведь душа томится, ведь душа-то мается и рвется куда-то постоянно с поводка…

…уж не знаю, насколько распространено это ощущение, похожее на то, как во время чтения книги твои собственные мысли скачут через частокол типографских строчек, и нужно усилие то ли воли, то ли внимания, чтобы совпасть с ритмом развития чужого текста…

Так и в жизни: ты живешь, идешь по улице или сидишь, склонившись над тетрадкой, как вдруг осознаешь, что в голове у тебя совсем другой мир проносится; мир, находящийся совершенно в другом месте.

Подобно воздуху в той самой маршрутке, который она привозит (перевозит) с чистой окраины в загазованный центр, ты мысленно расслаиваешься на несколько направлений.

Хотелось бы написать про «силу мысли» или же «силу воображения», но вся штука в том, что это умозрительное перемещение происходит без малейшего участия сознания.

Автоматически. На автомате. Само, само, само.

Сама, сама, сама.

Сколько раз так в Москве было: идешь по Усиевича в сторону «Аэропорта» и перпендикулярно этому оказываешься в непосредственной близости от памятника «Сфера любви» возле кинотеатра «Урал» или на Елисейских полях. В венецианском лабиринте или на набережной Тель-Авива. Никогда ведь не знаешь, где окажешься.

Где можешь оказаться.

Причем контакт этих пространств, как правило, односторонний — сколько раз проверял, хотя бы возле той самой «Сферы любви»: стоял и выкликал вид из окна своей столичной квартирки, но тщетно.

…Бегая по Парижу или уткнувшись носом в горячий песок тель-авивского пляжа тоже, время от времени, в порядке эксперимента, начинаешь, точно контурные карты, накладывать одно пространство на другое и…

Сидишь с иголками в морде, уставившись на схему массажа пяток, пока тебя окончательно не снесет куда-нибудь вбок, где ты ни разу не был. А это, оказывается, еще интереснее, так как фантазию (или интуицию) уже ничего не останавливает и не сдерживает; не в состоянии остановить или сдержать.

Даже разговоры по телефону, доносящиеся из соседних кабинок — здесь, впрочем, как и в любом другом советском месте , медсестры заняты, прежде всего, своими собственными делами.

Китаец, вколов порцию игл, уходит, оставив таймер тикать; когда же время выходит, эта машинерия начинает пищать нечеловеческим голосом , взывая к медперсоналу.

И каждый раз я жду, жду (больно, однако!); медсестры приходят с весьма ощутимым опозданием, лишь после того как переделают все свои неотложные.

Несмотря на боль, я никуда отсюда не спешу, так как, во-первых, болезнь позволяет мне никуда не торопиться и чувствовать себя праздным человеком на вполне законном основании.

И, во-вторых, чем дольше иголки буравят кожные покровы, тем скорее наступит весна выздоровления!

Сегодня мне медитацию обломали.

Перед иголками, согласно расписанию, я прошел к доктору Ли на сеанс бесплатной (ибо повторный, после семи процедур) диагностики.

Захожу в кабинет, как в самый первый раз, сидит дежурная терапевт, переводчица, секретарь с ноутбуком и дедушка, который хоть и китаец, но на доктора Ли мало похож. Хотя бы возрастом.

Поначалу решил, что, вероятно, так и нужно, однако по тому, как дедушка уставился в мои бумаги (на одной из них Ли записал рецепты травяных отваров, на другой — районы иглоукалывания) было видно, что ему не очень понятно, что со мной делать. Он так долго рассматривал иероглифы из истории болезни, проговаривая про себя и выговаривая вслух каждый, словно пробуя на вкус, что терапевт заволновалась и подошла ко мне измерить давление (хоть шерсти клок).

Пользуясь тем, что китаец ничего не понимает по-русски, прямым текстом говорю:

— Милые барышни, может быть, мы не будем заниматься профанацией, а перенесем прием на время доктора Ли, он все-таки чуть больше знает о моем недуге, нежели этот милый дедушка…