Валерий Строкин - Иван-Царевич — Иван-Дурак, или Повесть о молодильных яблоках [СИ]

— Кыш, твари! — Иван взмахнул мечом.

Черное облако пронзительно пища, хлопая крыльями, взметнулось в небесную темь. Сивко тревожно рыл копытом землю, косил по сторонам глазами.

— Спокойнее. — Иван опустил меч. Ноги подкашивались, он опустился на колени. До недавнего времени он не чувствовал и тысячной доли той усталости, которая теперь на него навалилась. Глаза сами закрывались, тело требовало покоя и отдыха. Упасть под копыта коня и спать, спать, спать вечным сном… Меч дрожал в руке, казался невыносимо тяжелым.

— Наваждение, — пробормотал Иван, тяжело падая возле дерева. Громкий треск валежника, злорадный шепот и хихиканье возобновились.

Рука медленно и тяжело потянулась к переметной сумке, нащупала в ней флакон Прохора. Ивану стоило больших сил достать его и открыть, едва не вылив и не расплескав. Он почти засыпал, когда влил в себя эликсир. Сонное наваждение исчезло. Шум и треск стал ближе и громче. На границе света можно было разглядеть суетливые мелькания чьих-то теней. Их шепот звучал отчетливее:

— Спи, усни, баюшки-баю! Спи, усни, сын человеческий. Баю-баюшки-баю.

Иван со стоном облокотился о ствол, прикрыл глаза, наблюдая сквозь ресницы. Сивка фыркнул, склонился над царевичем, коснулся лица.

— Не сплю я. Давай готовиться встречать гостей, — прошептал Иван. Одна рука покоилась на рукояти меча, оплетенной простой проволокой, вторая, осторожно подобралась к горящей головне.

Страха царевич не чувствовал, знал, что это его боятся, раз не показались сразу, а решили на психику воздействовать. «Дуракам законы не писаны», — весело подумал Иван.

На границе света и тьмы слились в одно темное пятно три силуэта. Послышался торопливый шепот:

— Уснул-таки, паршивец.

— Я его защекочу и в ручей уволочу. Люб он мне.

— Хозяин не дозволит. Я коня уведу.

— А я корнями, ветками ему руки-ноги оплету.

Иван выхватил из костра горящую головню, резко и сильно метнул её в центр шепотливого пятна. Вооруженный мечом, вскочил на ноги и метнулся на врагов.

— Вау-ууу!!! — взвыл невидимый враг. Две тени поменьше с визгом кинулись по сторонам.

— Ууу-ууу!!! Вау-ууу! Убили! Ослепили! Глазки мои ясные выжгли! Ой, смерть моя пришла!

Причитая, в круг света, держась за голову, вывалилась невысокая фигура, заросшая бурым и густым мехом, похожий на медвежий. Иван так и подумал, что это медведь, но по ослиным ушам догадался — леший. Он схватил его за ухо:

— Иди сюда, нечисть. Ты зачем людей пугаешь? Почему коня хотел увести?

— Ой, царевич! Ой, ослепил меня, несчастного! — Леший оторвал волосатые ладони от лица, два красных глаза посмотрели на Ивана. На лбу лешего отпечаталось темное паленое пятно — след головни.

— Ой, вижу! — леший радостно улыбнулся, обнажая желтые клыки. — Я вижу! — радостно закричал он. — Ты мне палкой горящей по лбу как звезданешь, так у меня искры из глаз посыпались. Думал — после удара глазные яблоки вылетели.

Иван подвел лешего к костру, дергая за длинное ухо, строго спросил:

— Почему пугал и коня увести хотел?

— Ой, ой! Ухо! Мое ухо! Оторвешь! — визжал леший. — Работа у меня такая — людей пугать, коней уводить. Хозяин велел. Ой!

— Какой хозяин? Кто лешему хозяин?

— Хозяин?!

— Ты сказал про хозяина.

— Ничего не говорил. Ой! Отпусти ухо, еще больше вытянешь.

— Кто был с тобой?

— Кикимора и русалия, кто ж еще?

— Так и знала, что расколешься, — донесся из темноты ехидный женский голос.

— Лешего на дело нельзя брать, — добавил другой, шелестящий голос.

— В разведку, — невидимые голоса захихикали.

Иван поднес к уху лешего лезвие меча. Леший дернул головой, всхлипнул:

— Убьешь? Ван, я не убивай, по-человечески прошу, не убивай. Не бери грех на душу.

— Сейчас отсекут ему голову, — комментировали голоса.

— Не хочешь умирать? — Иван сильно дернул за ухо.

— Нет. Мы и тебя убивать не хотели, только малость попугать. Пошалить — коня увести.

— Вот за это я тебе ухо ослиное отрежу.

— Не режь, Ваня, ты добрый человек, а на меня посмотри — я и так не красавец.

— Укорочу.

— Не надо, Ваня, пожалей лешего, я тебе еще пригожусь, — причитало маленькое волосатое существо. Иван улыбнулся и отпустил ухо. Спрятал меч в ножнах. Леший попятился к спасительной темноте, не сводя недоверчивых красных глаз с Ивана.

— Тебя побрить, надеть курточку, штанишки — вполне за человека сойти можешь, — Иван добродушно усмехнулся. Злость исчезла, да и как её испытывать к этому низкорослому, худенькому хозяину леса с длинной лисьей мордочкой, украшенной ослиными ушами, пятачком и красными маленькими глазками без век. Длинные уши с кистями, как у белки, испуганно обвисли, прижались к скулам. Иван присел на корточки, протянул руки к костру.

— Давай, леший, иди, у тебя своя дорога, у меня своя.

— Вот так, отпускаешь? — недоверчиво спросил леший.

— Уже отпустил.

— Ты серьезно? — леший топтался на месте. — Я шуток не люблю.

— Серьезно. Иди.

Леший не уходил. Одной рукой разминал ухо, другой тер паленое пятно на лбу.

— Ты днем косарей пугал и следы путал?

— Немножко побаловался, — хихикнул леший. — Слышь, земляк, — леший шагнул к Ивану.

— Я нечисти не земляк.

— Все мы землицей русской выращены, — леший взмахнул волосатой лапой. — У тебя в переметной суме мех есть, он так странно булькает, вода так булькать не может, — Леший почесал пузо. — Ты ведь от Прохора едешь?

— Тебе что? — устало, спросил Иван.

— Слышал, что брага у него знатная. — Леший пошевелил пятачком. — Чую, что налил тебе брагу Прохорович.

— Тебе что за дело?

— Может, нальешь? Выпьем мировую, — леший присел рядом с Иваном.

— Наглый ты, земляк, — усмехнулся Иван, доставая из переметной сумы мех.

Леший подергал кадык.

— Першит что-то, испугал ты меня, царевич.

В круге света появились еще две фигуры. Согбенная, опирающаяся на цветущий мелким листом посох — Кикимора, похожая на кривую ожившую ветку дерева, завернутую в темный платок.

— Алкаш ты, леший. У тебя глаза красные от беспробудного пьянства и мухоморов красных. Здравствуй, царевич, — кикимора поклонилась.

— Здравству, й бабушка, садись к огню, погрейся, — царевич с удивлением рассматривал незваных гостей.

— Вечер добрый, Ваня, — за спиной кикиморы объявилось низенькая полная женщина, зябко кутавшаяся в длинные мокрые волосы.

— Уже ночь.

— Какая разница, — русалия присела на границе света и тьмы. Иван увидел бледное красивое лицо с алыми, полными губами. Сквозь прядь волос, как бы ненароком, выскользнула половинка соблазнительной груди.

— Садись к костру.

— Не люблю сушь, — полные губы послали царевичу воздушный поцелуй.

Кикимора поворошила посохом костерок, тот разгорелся ярче.