Павел Шмелев - Истории Дальнего Леса

— Ты кто такой будешь? — спросил Абакум существо, не совсем веря, что оно способно говорить. Уж больно непонятным, даже по сказочным меркам таинственного Дальнего Леса, оно ему показалось.

— Ты что же, старый пень, не узнал меня? — весело ответило существо, становясь снова большим. — Вот еще что надумал. Что я тебе, тварь какая бессловесная или этот ваш философ-несуразец?

— Эй, не балуй! — испуганно воскликнул Абакум. — Э-э-эй!..

— Если ты не будешь меня бояться так, я и не буду расти больше. Попробуй, это же так просто! — прокричало существо.

Абакум подумал о том, что все, что так часто нам кажется простым, отдает изрядной долей коварной вредности, но собрал всю свою волю — и произошло истинное чудо: существо вдруг перестало расти, даже немного уменьшилось в размерах.

— Ну вот, видишь, — весело сказало существо, — какие же вы все странные! Зовете и зовете меня к себе несколько раз в день. А как только я приду, так и начинаете бояться. Зачем ты звал-то меня?

— Да не звал я никого. Вот ведь какая несуразность. С утра день не задался. Прямо напасть какая-то, — ответил Абакум. — Чистая напасть — и всё.

— Вот. Сам же сказал. И меня позвал. Напасть я.

— Как это напасть? Зачем напасть? Как напасть? На кого напасть?

— А вот так. Ни на кого не напасть, а сама по себе — единственная и неповторимая, несказанно прекрасная. Зовусь, чтоб ты знал, Напасть Лесная. Иных лесных напастей нет! Я бываю разной: такой, какую ждут, но обычно люблю быть вредной в размерах умеренной несусветности. Не поймешь ты… Бываю доброй и неугомонной, бываю таинственной и недоступной. Порой даже злюсь на всяких растяп лесных. Вот только скучной не бываю, это я могу тебе обещать.

— А сейчас ты какая?

— Я всегда такая, какой меня ждешь Так что все от себя самого зависит. Со мной легко — всё как в обычной жизни, только еще красивее.

— Вон оно как.

— Да.

— Ну, тогда будешь доброй, потому что настрой у меня сегодня удивительно умиротворенный. Вот. Буду звать тебя Напой.

— А что, Напа мне даже нравится. Меня так еще никто не звал в этих диковинных местах. Пожалуй, соглашусь погостить немного в этом Лесу. Я ведь по природе своей изначальной Лесная Напасть, вот только в последнее время все по городам езжу — там всевозможных напастей больше требуется. В городах многоликие несусветности встречаются на каждом шагу. И не переживай, меня никто не увидит, только ты. Нельзя любому видеть напасть невооруженным глазом, даже добрую. Если все меня будут видеть — то это и не напасть уже, а какая-то непонятность. Статус совсем другой и состояние иное — глуповатое и скучное. Явно не мое.

— Не хочу спорить: ведь раньше я никогда не видел напасть, ни лесную, ни болотную, так близко и не разговаривал с ней, — беззлобно ответил Хранитель Леса, — так что сиди в своем статусе, если тебе так хочется.

— Ну и прекрасно, вот и не спорь со мной, давай прогуляемся. Вот только никакая я не болотная. Ишь чего удумал! Я думаю, тебе понравится, если я немного изменюсь. Подумай, какой ты меня хочешь видеть. А впрочем, не надо. Я могу прочесть твои мысли и так.

Лесная Напасть вдруг стала еще меньше и начала приобретать форму прекрасной обнаженной девушки.

По мере того как вырисовывались детали и нескромные изгибы ее притягательной фигуры, Хранитель Леса сначала покраснел, потом побелел и стал оглядываться по сторонам. Благо никого рядом с ним не было.

— Чего ты испугался? Неужели не понравилась! Мысли-то твои, мое только импровизационное воплощение. Да не бери в голову, все равно, кроме тебя, никто меня не видит. Для этого особый талант нужен.

— Так я и не думал, что именно эту, самую потаенную, мысль ты изобразишь, — проговорил старик, неотрывно глядя на нее. — А все равно не совсем похоже.

— Ты, старичок лесной, меня не зли, вредоносно это, — назидательно проговорила Напасть Лесная. — Мысль эта твоя никакая не потаенная, а прямо у тебя на поверхности лежит. Уже не первый десяток лет. И это хорошо, — в твои-то годы у многих даже и мыслей таких уже нет. А вот с деталями ты не прав, для твоего возраста этого вполне хватит, даже в чем-то перебор. Считай, это для чис-того и возвышенного эстетического удовольствия и уважения к твоему особо почтенному возрасту, с учетом твоих реальных возможностей. Вот только не сердись: все равно тебе эти интересные подробности безо всякой практической надобности, что же я буду тебя дразнить понапрасну. Тебе же будет одно расстройство всего организма. А понадобятся, так и прорисуются сами детали те немудреные. Ладно, пойдем смотреть твои угодья. И не переживай, мне совсем не холодно. У напастей простуды не бывает, они сами могут кого хочешь простудить ненароком.

— Вот ведь напасть-то какая, — машинально, по привычке буркнул Хранитель Леса.

Он решил, что теперь поосторожнее надо быть с мыслями. Хорошо, если эта напасть попалась вменяемая. А если бы нет? Да и кто же ее знает, кажется вменяемой, но гарантий-то никаких!

— А кто же еще, напасть я и есть. Но хорошая я сегодня. И вменяемая, как ты хотел. Только не зли меня, какие тебе еще гарантии нужны от Напасти Лесной. Ты что, совсем свихнулся от радости? И так у меня еще дела в лесу — не один же ты меня звал.

Они шли по лесной тропинке, и никто Напасть Лесную, прозванную стариком нежно Напой, не видел, — только сам Абакум. Но о ее присутствии все равно скоро стало известно и другим жителям Дальнего Леса.

И пока Абакум переваривал то, что сказала его странная гостья, она заметила хорька Василия. Абакум тоже увидел его и смутился даже:

— Зря ты так, Напа. Прикрылась бы чем-нибудь. У Василия точно таких мыслей нет.

— Не бери в голову, старик, — невозмутимо ответила напасть, — я же говорила тебе. Василий у вас философ, ему и видеть меня не надо совсем. К нему напасти приходят в голову без картинок. Но с ним — просто беда. Я у него музой по совместительству работаю. У Василия музой только напасть и может быть. Чтобы понять, что он такое верещит, надо специальный словарь читать. Это теперь я понимаю его витиеватую речь, и никакой природной несуразностью меня не удивишь. А первое время, как я у него появилась, просто беда была с ним, кошмар, одним словом.

— Вот ведь как. А я и не знал — мне его инсталляции всегда сами напастью казались. Это прямо и было, уж извини, чистой напастью.

— Да. С ним на самом деле непросто. Вдобавок к его словесам и выражениям, у него еще и ударное вдохновение.

— Как это ударное?

— Да просто. Ударить его надо. Не сильно только, но чувствительно.

— Вот оно как. А не жалко его, болезного?

— Сам ты болезный и смешной такой. Хорек зверь крепкий. Да и искусство требует жертв. Слышал такое?

Удивился Абакум, но спорить не стал. Кто же спорит с напастью, пусть и доброй местами. А Напа, меж тем, легонько пошлепала Василия по разным мягким местам и, убедившись, что до того дошло и он начал ваять, повернулась к Абакуму с довольной улыбкой.