Krokozyabra (Бусеница) - Слизняк и его раковина

Сперва я гордо отказался. Получил оплеуху. Из носа потекло. Утираться пришлось рукавом - из карманов у меня выгребли всё до кната, даже носового платка не оставили.

Выждав немного, аврор - потом я узнал, что это начальник отдела, - угостил меня очищающим заклинанием в лицо и повторил своё предложение.

Не так-то просто быть гордым с разбитым лицом, перемазавшись в собственной крови. Но если сравнивать с Круциатусом - чепуха. А мне было, с чем сравнивать. Но выражение его лица, интонации, совершенно не изменившиеся до и после оплеухи… Я просто осознал, что, стоит мне отказаться, и последует ещё один удар, а потом он всё тем же скучающим тоном осведомится, не соглашусь ли я принять сыворотку правды. И продолжаться это будет до тех пор, пока ему не надоест, а потом меня заставят выпить зелье насильно. Вся выгода, что я получу в этом случае - распухшее от ударов лицо.

Так что отцу я наврал. Ничего в меня там силой не вливали, Веритасерум я выпил сам.

Потом я убеждал себя, что это был не страх, обычное благоразумие. Но, если честно, я был не просто напуган - почти раздавлен.

Да, если говорить то телесных ощущениях, то мне доводилось испытывать и не такое. Не только Лорд, но даже мой собственный отец причинял мне куда большую боль. Но при этом они не переставали относиться ко мне как к человеку, к Люциусу Малфою, пусть и пытались гнуть каждый под себя. Даже Фабиан Прюэтт, швырнувший в меня Круциатус - да, собственно, и не в меня, в абстрактную фигуру в тёмном плаще и серебряной маске, - испытывал вполне понятные человеческие эмоции.

А для Кемпа я человеком не был. Был частью работы: необходимой, скучной, досадной. Словно бы и неживой. От этого меня такой холод пробирал, что я и дома всё никак не мог отогреться.

Находясь под домашним арестом, я не мог сам заниматься решением этого деликатного вопроса, поэтому налаживать связи и наносить визиты нужным людям приходилось отцу. А если ему не удастся уладить это дело? Если всё-таки тюрьма? Азкабана я боялся до дрожи.

Я бесцельно шатался по Малфой-мэнору, гулял в парке и намного больше времени, чем когда-либо, проводил с сыном.

Драко был очень похож на меня. Раньше я весьма гордился этим, а теперь вдруг подумал: а ведь он наверняка унаследовал от меня не только светлые волосы и нежную кожу. Но и все мои слабости, все уязвимые места. Кажется, сын, я сделал тебе не самый лучший подарок. Но что поделаешь, другого характера у меня нет. Придётся справляться так.

Не хотелось думать, что меня не будет рядом, когда Драко начнёт говорить, задавать вопросы, осваивать магию. Нет, я верил, что отец и Нарси смогут воспитать его должным образом. Да и какой из меня воспитатель… Но всё равно эти мысли больно задевали.

Всё вокруг казалось мне ненастоящим, двойственным. Родной дом, знакомый мне с самых первых воспоминаний и известный до каждой мелочи. Отец. Нарцисса. Драко. Преданные эльфы.

И в то же время, я знал, что всё это в любой момент могут у меня отнять. Заменить на холодную камеру и драную форму заключённого.

А ещё магия, конечно. Было весьма непривычно обходиться без палочки и звать Тио каждый раз, как мне что-нибудь требовалось. Но дома можно капризничать, а в Азкабане домовиков не будет.

Я опять задохнулся острым холодным страхом при одной только мысли о тюрьме.

Чай безвозвратно остывал в моей чашке, а я медленно увязал в паутине мрачных размышлений. С аппетитом в эти дни у меня было совсем никак, хоть я и понимал, что не раз ещё успею пожалеть о домашних обедах и ужинах.

Интересно, а если и вправду приказать Тио отрубить мне руку, он выполнит это повеление, или же это противоречит его установкам о благе хозяина? Сам-то я никогда не решусь на подобное. Но, если выбирать между левой рукой и Азкабаном, эта утрата начинала казаться не такой уж немыслимой. Перспектива провести в тюрьме пару десятков лет пугала меня всё-таки больше. Даже по ночам, обнимая Нарси, даже во сне я не переставал ощущать холод и тяжесть браслета-ограничителя. И, если бы не надежда на отца, может быть, я всё же решился избавиться от него таким образом.

* * *

Когда из Министерства ко мне прилетела сова с повесткой - явиться на предварительное слушание в Визенгамот, завтра, в половине девятого утра, - я был так взвинчен, что сперва порвал узкий лист дрянной дешёвой бумаги вместе с конвертом, до того тряслись руки. И на ограничивающий амулет таращился с такой тоской, что отец велел мне взять себя в руки и не делать никаких глупостей.

- Всё будет хорошо, - твёрдо сказал он, словно обещая.

И я уцепился за его уверенный голос как за что-то реальное в моём плывущем и качающемся мире.

Он не обманул.

На следующее утро в Министерстве мне объявили, что мои действия во время Магической войны признаны не добровольными, а вызванными Первым Непростительным заклятием. Поэтому все обвинения с меня сняты, так что и в серебряном браслете на запястье необходимости больше нет.

Вернули палочку и извинились.

Я был растерян и ошарашен. В такой исход дела я, оказывается, ничуть не верил. Пожалуй, если бы меня признали безоговорочно виновным по всем пунктам обвинения и приговорили к немедленной казни на месте, к этому я и то был бы готов больше. Выдержки мне хватило только на то, чтобы сохранять лицо неподвижным. Надеюсь, при желании его выражение всё же можно было принять за высокомерие.

Когда я на ватных ногах вышел из зала заседаний, в коридоре меня ждал отец.

На меня он взглянул, как на школьника, опоздавшего к обеду.

- Ну? Всё в порядке? - уточнил он своим привычным недовольным тоном. - Идём домой.

- Отец, - позволил я себе спросить уже дома, в Мэноре. - Чего тебе это стоило?

- Пары лет жизни, я полагаю, - хмыкнул он. - Надеюсь, у тебя надолго прошла охота ввязываться в авантюры?

Я молча кивнул. В тот момент я и вправду так думал.

Но на следующий же день я получил короткое письмо, скорее даже, записку от Макнейра с просьбой о встрече.

Макнейр никогда не входил в число близких мне людей, а, учитывая его профессию, я и вовсе предпочитал держаться от него подальше. Но сейчас я догадывался, что он вряд ли решил навестить меня из любопытства или дружеского расположения. Скорее всего, дело касалось чего-то серьёзного.

На всякий случай я всё же решил лишний раз не рисковать, покидая дом, и пригласил его в поместье. Через полчаса Макнейр вывалился из камина чуть не под ноги мне. От его обычной невозмутимости мало что осталось - так, жалкие лохмотья.

Я пригласил его в гостиную, предложил выпить - он вполне ожидаемо отказался - и сухо уточнил:

- Так чем обязан?

Он одарил меня неприязненным взглядом и коротко сказал:

- Рабастан арестован.

Глава шестьдесят первая. Люциус.