Дмитрий Щербинин - Буря

— …А я даже и не видел, кто эту песнь пел. Теперь даже и вспомнить не могу: чей-то голос был — женский ли, мужской ли. Старческий или же юный. Но… так то тогда хорошо, так то тогда тепло было! Ну, а теперь казни!.. Нет, подожди! Сейчас то больно, но тогда то хорошо было! Там был рай; ну — руби же! Руби и поскорее, раз уж заслужил!

Но призрак оставил этот страстный призыв без ответа: она стояла все так же, как и в то мгновенье, когда порыв ветра откинул ее густые волосы. Каждый из братьев, мог бы сказать, что она пристально смотрит именно на него, и во взгляде этом был холод, была жуть — отчего поскорее хотелось развернуться, да из всех сил броситься прочь. Альфонсо показалось, что именно ему она улыбнулась этой улыбкой, в которую хоть и хотела она придать тепла — все было омертвело — это маска натянулась на какой-то жути.

— Я вовсе не палач — настоящий палач в каждом из вас; и, пожалуй, ничего я не стану рассказывать, так как, каждый помнит то, что должен помнить, и все это, в конце концов, хочет он того или нет — откроется для остальных… Хотела бы поведать вам, об ином. Зачем я здесь? — спрашивает самый недоверчивый из вас, будто ему явление его матери в снежную бурю доводится видеть каждый день, будто это не одно из самых удивительных явлений в его жизни… Но у меня, действительно есть причина: в самом скором времени вам представиться возможность покинуть эту крепость, и я говорю вам: не упустите этой возможности. На восток отправиться большая армия. Так вот: вы тоже, с этой армией, пойдете.

— Бред какой-то! — в сердцах воскликнул Вэллиат. — Что это… Не верю я ни во что! Послушай: мы шли и нам было хорошо, до тех пор, пока ты не появилась, чего теперь хочешь — какие еще армии? Нас это не интересует! Если ты наша мать, так предъяви доказательства, а не стращай всеми этими, так называемыми колдовскими штучками!..

Призрак ничего на это не ответил, но, помолчав немного (молчали и все — только ветер выл тяжело раненным волком-великаном) — проговорила:

— Ну, а теперь я проведу вас туда, куда вы направлялись изначально. Проведу потому, что метель эта и через час не прекратится, и заметет вас в сугробы, или свалитесь в море. Следуйте же, за мною… Альфонсо, дай мне свою руку.

Альфонсо повиновался безропотно, но испытывал при этом тот ужас, который испытывает преступник, когда его взводят на эшафот. Руку его обхватило что-то каменное, леденящие — юноша понял, что, ежели только эта длань сожмется, так его рука лопнет, как мыльный пузырь, он и не пытался высвободится, чувствую эту нечеловеческую силу. Вторую руку взял Вэлломир, за него — Вэллос, и последним — Вэллиат. Так, следуя друг за другом, в некотором оцепенении прошли они с сотню шагов, пока первым не опомнился Вэлломир — стараясь перекричать рев ненастья, он изрек:

— Кто она, чтобы нас вести? Куда может зависти она нас? Если она безумная, так и правда — к морскому берегу, чтобы…

Тут он попытался высвободится, но, оказалось, что его руки намертво приросли к рукам его братьев.

— А — теперь я понимаю — это действительно колдовство! Но какое гнусное, низменное колдовство. Сковать нас обманом. Я намериваюсь остановится.

— Не надо, прошу тебя. — проговорил Альфонсо. — …Ты не сможешь, противится.

Конечно самовлюбленный Вэлломир не стал его слушать, но он резко остановился, потянул даже назад, но тут же могучая сила повлекла его вперед, и с таким то порывом, что он полетел бы в снег, если бы не держащие его руки. Он выругался, но тут же и замолчал, считая недостойным, что бы всякие «низменные призраки» видели его чувства.

— Я так предлагаю остановить эту бестию! — дрожащим, но, все-таки, намеренно веселым голосом изрек Вэллос. — Давайте плевать ему в спину — слюна будет замерзать в лед, и, в конце концов, столько этого льда скопится, что она даже и пошевелиться не сможет.

— Заткнись шут! — с болью, и с гневом выкрикнул Альфонсо. — Неужели же вы не понимаете, что — это действительно ваша мать?! И, ежели она ведет нас на казнь, так, значит, заслуженно!

Не успел он это прокричать, как они уже остановились. Тут они почувствовали, что руки их свободны; однако, так как место было совершенно незнакомым, то никто и шага не решился сделать: с левой от них стороны, за снежным крошевом проступало что-то темное, а с иной — вея холодом, рокотало незримое море.

— Вот мы и пришли. — произнес призрак.

— Как? Да не может такого быть! — воскликнул Вэллиат. — Мы еще не могли дойти до туда! Куда ты нас привела?!

— А мы пришли самой краткой дорогой — смотри!

И на несколько мгновений, снеговые потоки на протяжении нескольких десятков метров раздвинулись, и обнаружили они, что стоят на выступающей из скальной скалы каемки, в которой ширины было не более того, чтобы разместить ногу — обледенелой каемки, под которой, метрах в десяти билось среди выступающих острых обломков камней-клыков дробилось с яростным грохотом море. А у вод то какой был жуткий цвет! Это было какое то ярко-белесое, мертвенное сияние, и им пронизана была вся вода — все двигалось какими-то неестественными рывками, вся эта стихия была подобна кошмарному сну, и можно было подумать, что — это не Среднеземье, а какой-то совсем иной мир. Между тем, как и было обещано, она провела их самой краткой дорогой: это был тот путь, которым мог отважится только человек ловкий, да и то: в летнюю пору, а по этой узкой полоске льда над смертоносными клыками мог попытаться пробежать только совершенный безумец, и то: у него бы ничего не вышло…

Зачарованные этой картиной, они, в безмолвии, простояли несколько мгновений, а, как обернулись, намериваясь взглянуть на призрака при этом освещении, так вновь налетела пурга и ничего не стало видно. И вновь раздался ее голос:

— Теперь вы рядом с дверью. Хочу попрощаться с вами: до встречи!

И в то же мгновенье ее не стало: тут же и вой ветра, и грохот моря много возросли — даже оглушительными стали. Беспрерывно им на плечи и на голову валил этот крупный снег, и чувствовали они себя такими слабыми, маленькими против этих стихий, которым стоило подуть на них сильнее, чтобы снести с этой ледовой кромки. Они поспешили вновь соединить руки, и, вслед за Альфонсо медленно прошли последние несколько шагов, после чего — оказались на маленькой площадке, перед железной двери, на которой можно было различить и резьбу: переплетенные ветви и еще цветы — так они искусно были выгравированы, что хотелось дотронуться до них руками, чтобы наполнились они живыми красками, чтобы вся эта благодать спокойная появилась пред ними, как наяву.