Сергей Сироткин - Путь. Книга 3

Я окинул взглядом округу и обнаружил, что плато, окружённое скалами – всего лишь огромный кусок материи, которая в своё время не стала миром. То ли как неудавшееся творение Тьмы, то ли наоборот – по её оригинальному замыслу, этот островок, оторванный и отличающийся от многочисленных миров Сущего, приютил бесов с пожирающими их после смерти падальщиками, продолжая вечное и бесцельное блуждание по просторам столпа.

Это показалось мне несколько знакомым, и, наверное, оттого весьма печальным. Исковерканный мирок, скрашивающий унылое одиночество присутствием ненасытных тварей, которым он был безмерно за это благодарен, конечно, походил на меня – на самоубийцу, потерявшему жизнь и приговорившему самого себя на подобное одиночество, только без малейшей возможности прикоснуться к жизни, пусть даже такой, как паразиты. Может, Сущее намекало мне сейчас, что одиночество не цель жизни, а всего лишь лекарство от самого себя? Только действие этого лекарства категорично – или сгинешь, или исцелишься.

Так я впал в некое забытьё, погрузившись в раздумье и прислушиваясь к новым ощущениям души, которая, подобно упырю, неустанно впитывала из Сущего потоки переживаний, эмоций, а также силы столпов, что, переплетаясь между собой, служили невидимым остовом бытия.

Витая над тускло светящимся красным светом островом, я был уверен, что переместился сюда не случайно, так как снова начинал путь во Тьме с той же самой точки в Сущем. И, как в прошлый раз, чего-то не знал. Я не знал, чем обязан вручению мне новой бессмертной души. Но точно чувствовал, что моё место здесь, и только здесь, с этой стороны кромки… Иначе продолжал бы бессмысленно блуждать в Пустоте, подобно оторванному от других миров этому плато.

Ночь уже давно окутала храм прохладным покрывалом, наполнив вершину горы звенящей тишиной, которую изредка нарушал сап монахов, да монотонная, но весьма успокаивающая песня сверчка, который временами старался звучать громче, будто состязался с сопением многочисленных соседей. А постояльцы, не слушая и не обращая внимания на запечного музыканта, витали в далёких неуловимых снах.

И только Асу не спалось этой ночью. Он остановил взгляд на потолке, который постепенно устремился в пустоту, и незаметно для себя погрузился в то и дело накатывающуюся тревогу. Откуда она взялась – послушник не знал. Потому усиленно пытался понять её причины, чтобы освободиться от удручённого состояния. Но тщетно. Тревога не отпускала пленника, и причины её оставались для Аса сокрытыми, отчего на душе становилось всё более скверно. И только иногда, отвлекаясь от тяжких дум, он невольно становился, пожалуй, единственным слушателем невидимого музыканта, и, отгоняя при помощи заунывной неповторимой музыки гнетущие его разум мысли, обретал ненадолго душевный покой.

Но тревога вновь и вновь, как неотъемлемая часть души, одолевала монаха, не давая ему уснуть. И сверчок, будто чувствуя, что старается не впустую, даруя мимолётную возможность единственному слушателю отдохнуть хотя бы на миг от самого себя, играл всё громче и дольше, делая паузы между отдельными произведениями как можно короче.

В предчувствии чего-то неизбежного и страшного в будущем, Ас не мог избавиться от гнетущего изъедающего состояния души, будто что-то извне предостерегало монаха от совершения какой-то ошибки. Эта неопределённость грядущего с каждым днём усиливала тревогу на сердце и начинала довлеть над разумом. Его словно подчиняли чужой воле, стараясь постепенно и уверенно превратить в послушную марионетку. Всё чаще Ас не мог спать по ночам, заметив, что уже давно боится расслабиться хоть на мгновение, и, потеряв контроль над собой, перестанет навсегда быть самому себе хозяином. Это жутко терзало послушника, так как он был убеждён, что самое бесценное, чем ему удалось обладать – право выбора. А для этого необходимо полностью контролировать и разум, и душу, и тело.

Спустя какое-то время музыка запечного мастера всё же смогла затмить прочие звуки в храме, и Ас, упустив всего на мгновение тревожные мысли, незаметно для себя практически забылся, опустошив сознание для плавно, но настойчиво втекающих в него умиротворяющих мелодий. Веки монаха стали тяжелеть, и он начал медленно проваливаться в сладкий мир снов, как вдруг услышал незнакомый голос:

– Замечательно, стервец, играет! Душевно!

Монах вздрогнул от неожиданности и прислушался к тишине, но, кроме редкого сапа собратьев и громкой трели сверчка, ничего не услышал. С усилиями подняв голову, Ас огляделся – в помещении все спали. «Показалось!» – подумал он и повернулся на бок.

– Нет, не показалось! – снова раздался в голове монаха голос.

– Кто здесь? – вскочив с постели, шёпотом, еле слышно спросил Ас, чтобы никого не разбудить.

– Выходи во двор, где ты сегодня провожал звезду. Я жду тебя, – произнёс незнакомец.

Путы сна мгновенно исчезли. Монах поднялся, поспешно облачился в белоснежную тогу, в которой средь ночной тьмы стал похож на привидение, и аккуратно, на цыпочках вышел во двор.

Здесь, вне храма, ни музыки сверчка, ни сопения спящих монахов слышно не было. Вообще ничего и никого не было слышно, что сразу насторожило послушника. Это показалось Асу весьма странным, так как, проводя многие бессонные ночи на улице, единственным, что скрашивало одиночество, было многообразие различных шорохов и постоянное копошение ночных тварей, вылезающих из убежищ на территории храма только после захода звезды. А сейчас во дворе царила густая, несколько искусственная тишина, от которой на душе становилось тревожно и необычайно одиноко. Внутренне Ас съёжился, будто хотел защититься, или, того лучше, спрятаться от беззвучия. Возникла даже мысль вернуться обратно. Но любопытство взяло верх, и монах вышел на середину двора.

Ас огляделся – вокруг никого не было. Но в душе поселилось однозначное чувство, что за ним пристально наблюдают. Причём смотрят не на него, а внутрь, пытаясь что-то рассмотреть. От взгляда невидимого незнакомца стало ещё тревожней, и настолько не по себе, что захотелось рвануть наутёк, подальше отсюда, но не столько от незнакомца, сколько от страха, который вселял пронзительный взгляд. Только от себя бежать некуда.

Понимая нехитрую истину, Ас оцепенел, разрываясь между желанием убежать и осознанием бессмысленности побега.

– Кто здесь? – Ас приложил немалые усилия к выдавливанию из себя вопроса.

Ответом была всё та же звенящая тишина и ощущение гнетущего взгляда. И потому монаху ничего не оставалось, как ждать, когда незнакомец насмотрится в его душу и соблаговолит явиться.

Шло время, которое стало казаться бесконечным, хотя прошли считанные мгновения. А обладатель взгляда показываться не торопился, будто чего-то выжидал. И тут в Асе проснулась некоторая раздражительность, продиктованная не чем иным, как непокорностью его натуры. С такой вынужденной неопределённостью он мириться не желал. А потому собрал волю в кулак, и, совладав со страхом, решил удалиться, чтобы заставить незнакомца заявить о себе. И как только сделал первый шаг, сразу остолбенел от шока, вызванного сотрясением разума.