Сергей Сироткин - Путь. Книга 3

Клавдий услышал сотника, и сразу осекся, перестав смеяться. На его лице заиграли желваки, вещая, что их обладатель невероятно сильно злится.

– Вот теперь ты мне нравишься! – продолжал наигранно улыбаться Тит. – Злоба тебе к лицу! Надеюсь, от неё ты и сдохнешь, потому как смерти от руки воина на поле битвы ты, благородный выродок, недостоин! – и сотник, перестав внезапно улыбаться, посмотрел на помощника трибуна с такой лютой ненавистью, что, если бы у неё были руки, Клавдий немедленно был бы задушен.

– Может, оно и будет так, как ты говоришь. Время покажет. Только вот тебе пасть в битве точно не суждено! И, в отличие от тебя, я увижу, как ты сдохнешь позорной смертью! Скоро тебя отведут к трибуну на суд, где ты будешь приговорён к долгой мучительной смерти. А на рассвете тебя казнят, и я с удовольствием посмотрю, как ты медленно подыхаешь! – прошипел помощник трибуна, и, резко развернувшись, скрылся в ночной темноте.

«Жду, не дождусь!» – с усмешкой мысленно бросил Тит то ли себе, то ли Клавдию, и поник головой, понимая, что смерть уже стоит за спиной в нетерпеливом ожидании долгожданного трофея.

Клавдий был прав: вскоре к клетке пришла охрана трибуна, и, выведя Тита, повела через весь лагерь к главной палатке. Легионеры, увидев связанного сотника, умолкали, сопровождая его грустными взглядами, понимая, что, пожалуй, лучший воин империи идёт сейчас на оглашение смертного приговора. Все, кто сидел, встали. Из палаток вышел весь имперский легион. Лагерь погрузился в полную тишину, словно Тит был уже мёртв, и его собратья провожали легендарного воина в последний путь, на погребальный костёр.

Процессия остановилась у роскошной красной палатки. Часть охраны осталась у входа, остальные вместе с сотником вошли внутрь.

Тита ввели в покои трибуна, а легион продолжал стоять неподвижно, в ожидании смертного приговора, но в надежде, что трибун проявит милосердие, и, учтя все заслуги сотника, оставит ему жизнь. Только в это мало кто верил, так как закон дисциплины был строг и безжалостен для всех, не взирая ни на какие высокие награды и заслуги перед империей.

Сотник стоял посреди палатки выпрямившись, не давая и намёка на обречённость своего положения, и смотрел прямо перед собой, словно находился не на суде, а в строю. Это, конечно, заметил трибун, одетый в пурпурную тогу, и, встав с ложа, подошёл к Титу вплотную. Военачальник заглянул в глаза сотнику, но взгляд легионера был устремлён вперёд, в мнимую даль, будто тот не замечал командира.

– Уверен, ты знаешь, почему связан и стоишь предо мной, – тихим голосом произнёс трибун. Его гладко выбритое лицо было каменным, скрывающим эмоции, но взгляд серых глаз командира легиона выражал некоторое восхищение и расположенность к преступнику.

– Да, – коротко, звонко и чётко ответил Тит, как и полагается легионеру при разговоре с командиром.

– Ты слышал первый сигнал к отступлению во время битвы? – спросил трибун.

– Да, – вновь ответил сотник.

– Но решил, что твой трибун сошёл с ума! Так?! – повысил интонацию военачальник, давая понять, что оставшиеся в живых воины сотни уже с пристрастием опрошены, и трибун знает обо всём, что говорил и делал во время битвы Тит.

«Вот почему меня так долго держали в клетке! – подумал сотник. – Наверное, легионеров допрашивал лично Клавдий, который стоит сейчас в дальнем углу палатки и тихо наслаждается моим безвыходным положением. А, выведав у воинов, что я слышал сигнал к отступлению и умышленно ослушался приказа, прибежал позлорадствовать. Гнида! – на лице Тита появились желваки, но трибун их не заметил, так как повернулся к легионеру спиной. – Надеюсь, после допроса легионеры выжили. Хотя, всё равно их казнят».

– Я был уверен, что мы сможем одолеть врага! – громко произнёс сотник, продолжая смотреть вперёд, не моргая.

– То есть тебе, сотнику, видней, чем трибуну, когда наступать, а когда отступать, – рассуждал командир легиона, медленно расхаживая из стороны в сторону перед Титом. – Ты ведь самый умный, смелый, достойный воин империи, и должен быть на моём месте, а мне, по твоему разумению, остаётся возглавить жалкие остатки сотни, так как практически всё вверенное тебе империей подразделение погибло. Я правильно тебя понял? – тихим вкрадчивым голосом спросил трибун.

– Никак нет! – чётко ответил Тит.

– А как тогда?! – остановился трибун возле Тита, и, приблизившись, спросил его на ухо громким голосом.

– Не знаю, – тихо ответил сотник, дрогнув голосом.

– Вот по причине того, что не знаешь, ты – сотник, а я – трибун. И на рассвете ты будешь казнён за нарушение дисциплины. Пятьдесят плетей!

На лице Клавдия, стоящего за спиной у Тита, на лице проскользнула лёгкая улыбка, которую он немедленно сдержал, дабы никто не заметил его злорадства.

Пятьдесят плетей были серьёзным наказанием. Никто не выдерживал и двадцати, а значит, большую часть ударов получит бездыханное тело сотника, и наказание будет представлять собой не столько казнь, сколько измывательство над трупом воина, нарушившим дисциплину в назидание остальным легионерам.

– Мы, конечно, не одержали сегодня победу, – продолжил неожиданно для всех присутствующих трибун, снова расхаживая из стороны в сторону. – Но по невероятному стечению обстоятельств не потерпели и поражения. И это благодаря тебе, сотник, – командир остановился и посмотрел на Тита. – Потому двадцать пять плетей, и тебе не отрубят голову после порки! Если выживешь после двадцати пяти ударов, будешь жить. Пусть решают твою судьбу боги, – трибун словно снимал с себя ответственность перед богами за возможную смерть Тита, которого многие считали слугой самой Тьмы. И даже допускал мысль, что именно благодаря Тьме, благоволящей сотнику, легиону удалось сегодня избежать очевидного поражения. – Если выживешь, легионеров твоей сотни не обезглавят, но ты вместе с ними будешь сослан в мрачные земли. Слышал о них?

– Да, трибун, – еле вымолвил Тит, впадая в лёгкую растерянность, так как ссылка в эти земли была для него худшим из наказаний. Но мысль о том, что он может спасти жизни собратьев, если выживет, несколько воодушевила сотника, не дав осознать в полной мере новость о ссылке и впасть в уныние.

Правда, воодушевление быстро растаяло, ведь сотника больше не ждали битвы. А предстояла мрачная рутинная служба имперскому наместнику, которая заключалась в постоянной охране его виллы, разгонах бунтующей, вечно недовольной толпы, и надзоре за порядком в этой толпе, что состояла из безбожников, оборванцев и прохиндеев. И то при том, если Титу удастся выжить.

Постепенно осознавая приговор трибуна, Тит опустил голову, не в силах смириться с жалким уделом, безысходно маячащим в недалёком будущем, лежащим через неимоверно жуткое истязание плоти. Погрузившись в безутешность и обречённость будущего, сотник, казалось, перестал дышать. В его душе что-то надломилось, превращая окружающий осуждённого легионера мир в безрадостную бесцветную обыденность, с которой вовсе не жаль расстаться в случае весьма вероятной смерти во время жестокого наказания.