Феи Динь Динь - Патронус Алекс

— На кой-ему понадобилось ловить снитч? — кричал Рон, прыгая и хлопая в ладоши над головой. — Остановить матч, когда ирландцы были на сто шестьдесят очков впереди, вот болван.

— Он знал, что им никогда не догнать Ирландию, — ответил я сквозь шум, тоже аплодируя из всех сил. — Ирландские охотники слишком хороши… он хотел закончить матч на своих условиях вот и всё…

— Он очень мужественно себя вёл, верно? — сказала Гермиона, склоняясь через барьер, чтобы лучше видеть, как садится Крам. Целая толпа врачей пробивалась к нему через свалку дерущихся вейл и лепреконов. — У него ужасный вид…

Я снова приставил омнинокль к глазам. Было очень трудно рассмотреть, что происходит внизу, поскольку над всем полем в безумной радости носились лепреконы, но мне удалось различить Крама окружённого колдомедиками. Он выглядел ещё более хмурым, чем когда-либо и неохотно позволял врачам заниматься собой. Вся команда собралась тут же в явно подавленном настроении, они невесело пожимали друг другу руки. А неподалёку ирландские игроки плясали от радости, осыпаемые золотом слетевшихся к ним бородатых талисманов; по всему стадиону развевались флаги, отовсюду гремел ирландский гимн. Вейлы опять вернулись к своему прежнему очаровательному облику, но вид у них был удручённый и печальный.

— Что ж, они храбро сражались, — послышался мрачный голос позади, я оглянулся — это был болгарский министр магии.

— Вы говорите по-английски! — возмущённо воскликнул Фадж. — И вы весь день смотрели, как я объясняюсь жестами!

— Ну, это было очень забавно, — пожал плечами болгарин.

— Ирландская сборная выполняет круг почёта в сопровождении своих талисманов, а Кубок Мира по квиддичу вносят в верхнюю ложу! — объявил Бэгмен.

Мне в глаза ударил слепящий магический свет, заливший ложу так, чтобы со всех трибун было видно, что происходит внутри. Прищурившись, я увидел двух взмокших волшебников. Они внесли увесистую золотую чашу, которую и передали Корнелиусу Фаджу, всё ещё рассерженному из-за того, что весь день понапрасну растрачивал свои способности на язык жестов.

— Давайте громко поаплодируем доблестным проигравшим — Болгарии! — громогласно предложил Бэгмен.

И вот в верхнюю ложу по лестнице поднялись семеро потерпевших поражение болгарских игроков. На трибунах прокатилась волна благодарных рукоплесканий; я видел блеск и мерцание тысяч и тысяч объективов омниноклей, направленных на спортсменов. Болгары один за другим проходили между рядами кресел, Бэгмен называл имя каждого, и сначала им пожимал руку их министр, а затем Фадж. Крам, шедший последним, был по-настоящему огорчён, пара чёрных глаз выразительно блестела на лице, покрытом запёкшийся кровью, он всё ещё сжимал снитч. Я обратил внимание, что на земле он чувствует себя гораздо неуверенней. У Крама было плоскостопие, и он заметно сутулился, но стоило прозвучать его имени, как весь стадион разразился громоподобным, разрывающим уши, рёвом.

Потом появилась ирландская команда. Эйдана Линча вели под руки Моран и Конолли; встряска от второго падения явно не прошла для него бесследно, парень основательно окосел, но всё равно улыбался от счастья, когда Трой и Куигли высоко подняли Кубок, а трибуны под нами бушевали от восторга. У меня от хлопанья онемели руки. И наконец ирландская сборная покинула ложу, чтобы сделать ещё один круг почёта на своих мётлах (Эйдан Линч сидел позади Конолли, крепко обхватив его за талию и по-прежнему ошалело улыбаясь), Бэгмен направил волшебную палочку на собственное горло и произнёс: «КВИЕТУС!»

— Они будут обсуждать это годами, — прохрипел он. — Вот уж действительно неожиданный поворот… Жаль, что быстро закончилось… Ах да… я же вам должен… сколько там?

Фред и Джордж перелезли через кресла и уже стояли перед Людо Бэгменом с радостными улыбками и протянутыми руками.

Более-менее бечено.

— Не рассказывайте маме о том, что делали ставки, — попросил мистер Уизли Фреда и Джорджа, когда они спускались по пурпурно-ковровым ступенькам.

— Не беспокойся, па, — лучезарно улыбаясь, заверил его Фред, — у нас большие планы насчёт этих денег, и мы не хотим, чтобы у нас их отобрали, — казалось в какую-то секунду, мистер Уизли уже собирался спросить, что же это за большие планы. Но затем, похоже, решил, что лучше этого не знать.

Мы быстро присоединились к толпам, которые теперь выходили со стадиона и отправлялись к своим палаткам. Фонари освещали путь, в ночном воздухе разносилось нестройное пение, а над головами проносились лепреконы, гогоча и размахивая лапами. Когда мы, в конце концов, добрались до палаток, спать никому не хотелось, и оценив разгул веселья вокруг, мистер Уизли согласился, что можно выпить по чашке какао перед отбоем. Все с упоением заспорили о матче. Мистер Уизли полемизировал с Чарли о способах нанесения ударов; и продолжалось это до тех пор, пока Джинни не уснула прямо за переносным столиком, разлив по полу горячий шоколад. Тут уж мистер Уизли велел всем заканчивать словесные спортивные баталии и ложиться спать. Гермиона и Джинни ушли в свою палатку, а я и остальные Уизли, облачились в пижамы и забрались в свои походные кровати. Из каждого угла лагеря слышались удалые песни и подозрительные гулкие удары.

— Ох, до чего же я рад, что не на дежурстве! — сонно пробормотал мистер Уизли. — Представить не могу, каково это — ходить и уговаривать ирландцев, чтобы они заканчивали праздновать…

Я лежал на верхнем ярусе над Роном, глядя в брезентовый потолок, наблюдая за огоньками ламп случайно пролетающих в вышине лепреконов, и вновь воскрешал в памяти наиболее впечатляющие проходы Крама. Мне не терпелось сесть на собственную «Молнию» и попробовать финт Вронского. Я уже видел себя в мантии с именем на спине и воображал то чувство, с которым услышу восторженный рёв стотысячной толпы, когда голос Людо Бэгмена прокатится по стадиону: «И вот на поле… Поттер!» Видел взволнованного отца, обнимающего маму. И показывающего большой палец в международном жесте одобрения Сириуса. Мои фантазии незаметно перешли в настоящие сны, из которых меня вырвало чувство тревоги. Не подавая вида, что проснулся, я прислушался к окружающему миру. Звуки праздника сменились на тревожные крики и шум беготни. В самой палатке всё было спокойно, я, не выпуская ножа, мягко спрыгнул вниз и, потянувшись к одежде, хотел было позвать мистера Уизли, но он уже проснулся сам. Не заморачиваясь с одеждой и вооружившись палочкой, волшебник выглянул на улицу.

— Вставайте! Рон, пойдём, это срочно! — крикнул он, вернувшись. Рон, не просыпаясь, скатился с постели и потянулся было к одежде, но мистер Уизли, уже натянув джинсы прямо поверх пижамы, сказал: