Коре Сарыг на Буланом коне

— Да, — говорит мальчик. — Когда мне плакать хочется — плачу, петь хочется — песни пою. Кости коней богатырских в степи увижу — родину свою вспоминаю… Но по душе мне живые кони, у которых грудь могучая, а ноги гибкие, как тетива У лука.

Выслушал Моол Хан его смелые слова и приказал:

— Выбери из моих шестидесяти косяков богатырского коня.

Призвал Моол Хан всех своих пастухов и повелел:

— Пусть этот мальчишка выберет мне самого лучшего коня.

Ходил, ходил мальчик, все ханские табуны обошел. Смотрел, смотрел, ничего не высмотрел. Вернулся к хану.

— Нет, — говорит, — в твоих табунах богатырского коня.

Разгневался Моол Хан.

— Ну, что ж. Нет так нет. Давай тогда об заклад биться. Ты на своем коне поскачешь, а я шестьдесят своих лучших коней пущу. Условие такое: если один из моих первым прибежит, я тебе голову отрублю, а если твой конь возьмет — всех ваших людей отпущу и сверх того всякими подарками тебя одарю.

Жестокие условия поставил Моол Хан. Но чем быть вечным рабом на чужбине, лучше достойно умереть. Согласился мальчик. Только попросил немного времени ему дать.

— Ладно, — говорит Моол Хан.

В тоске и печали возвратился на пастбище мальчик. Стал готовиться к смертельному испытанию. То вскачь пустит своего коня, то выдержит его. Не кормил вовсе. Попробовал искрой огнива помет конский зажечь — вспыхнул пламенем помет. Сел он на своего скакуна, перекинул на спину мешок с песком, поехал к Моол Хану на состязание.

А у черты, откуда должны бега начаться, шестьдесят коней уже стоят. Едва удерживают их. Встал и он рядом с ними. Вот дали знак, и началась скачка.

Мальчик воли своему скакуну не давал, придерживал его. Всех ханских коней вперед пропустил. Через некоторое время как гикнет он, как взмахнет со свистом плетью и пустил коня во всю его богатырскую силу. А сам приговаривает: «Друг мой добрый, ты не раз в трудные дни спасал меня, не подведи и сейчас». Еще сильней дернул поводья, и конь рванул что было мочи. Мальчик чуть с седла не слетел. Подтянулся к седельной луке, прилег, к шее скакуна приник. Только ветер в ушах шумит! Далеко позади остались ханские кони.

Возле метки, где скачке кончаться, людей видимо-невидимо. Мальчик еще плотнее прижался к коню, развязал мешок с песком-пылью, ослепил всех, пронесся шелковой нитью и исчез. Никто не увидел, куда девался быстроногий скакун.

Вихрем мчался конь к родным просторам. Вот уже свой аал совсем близко, а остановить скакуна не может мальчик. Закричал он тогда:

— Дорогой мой отец Арыхпай! Если есть еще сила у тебя, если хватит мочи, удержи меня и коня моего.

Услышал старик Арыхпай зов сына, вскочил на вороного коня, помчался навстречу. Видит, птицей летит на буланом скакуне его сын. Стегнул Арыхпай вороного, сравнялся с буланым, выхватил из седла мальчика, ни живого, ни мертвого. А буланый скакун так и пронесся дальше. Говорили, где-то в чужой земле на острый сук напоролся буланый и погиб…

Привез старый, богатырь сына домой. Повстречались они с матерью. От радости рыдают, от горя смеются.

Побыл мальчик в родном аале, к Моол Хану отправился. Всех людей своего рода вернул.

Шла однажды лягушка к себе домой и устала. Ноги у нее заболели, проголодалась она. Совсем из сил выбилась и тут журавля увидела, он вкусную пищу ел.

Не выдержала лягушка, жалобно попросила:

— Дай мне, журавль, твоей еды попробовать. Я тебя никогда не забуду.

— Ешь сколько хочешь, — журавль ей отвечает. Он добрый был.

Съела лягушка все, что у журавля было.

Смотрит журавль: у лягушки на ногах живого места нет, одни косточки остались. Пожалел он ее.

— Где это тебе так досталось?

— И не говори! Вытащила я муравья из воды, он меня в гости позвал. Пошла я к нему, а на меня как накинется весь муравейник, как начали кусать. Еле спаслась. Видишь, что с моими ногами сделали. Вот так они мне за добро отплатили. Я не такая. Пойдем ко мне, я тебя хорошо угощу.

И повела лягушка журавля к себе. Добрались они до болота. Лягушка и говорит:

— Оглянись-ка, журавль. Кто-то идет, однако. Журавль обернулся, а лягушка бултых в воду, и след ее простыл. Ждал-пождал журавль, так и не дождался. Вот, думает, какая неблагодарная! Сама про муравьев рассказывала, а чем их лучше?

Проклял он лягушку:

— Быть тебе вечно с костлявыми ногами и никогда из болота не выходить!

С тех пор лягушка живет в болоте и боится журавля. А журавль обиду помнит, не может ей обмана простить. Стоит ему увидеть лягушку, как тут же поймает ее и съест.

Муравьев лягушка тоже боится и на сухое место никогда не выходит.

Давно это было, рассказывают. Один охотник нашел в пещере гнездо турпана, черной утки. Лежали в гнезде скорлупки от яиц, а одно яйцо — целое, еще теплое было. Недолго думая, взял его охотник, положил за пазуху, унес к себе домой.

«Выпарю турпана, — решил. — В нем человеческое счастье, говорят».

На третий день из яйца вылупился щенок.

Вот, думает охотник, какие чудеса бывают, а сам страшится: не к добру, наверно, такое чудо. Хотел было сначала убить щенка, да жалко стало. Унес его в темный сарай, сена постелил, накормил.

Сам, как и раньше, на охоту ходит. Вернется из тайги, тут же к щенку бежит, кормит его, ласкает. Полгода так прошло. Подрос уже щенок. Охотник назвал его Хубай Хус — Сын Турпана.

Отправился как-то охотник на промысел, собаку с собой взял. Бегает резво по тайге Хубай Хус, мелких зверей ловит, на больших зверей бросается. Что ни день — богатая добыча у охотника. Белок да соболей Хубай Хус сам ловит, маралов да оленей на охотника гонит. Охотник не нарадуется: какая добрая собака у меня, Хубай Хус!

Стал он в большом достатке жить. Если не идет в тайгу, Хубай Хус все равно ему зверей и птиц таскает.

Узнал об этом богатый бай — он недалеко жил, приехал к охотнику, стал у него чудесную собаку просить. Пятнадцать коров взамен предложил. Жалко было охотнику расставаться с собакой, да уговорил его бай, и он уступил. Тот сразу пригнал коров, забрал Хубай Хуса с собой.