Ольга Озаровская - Старины и сказки в записях О. Э. Озаровской

Царьсво было близко. Царю антиресно, чем они кормятця, како у їх пепелишшо? Ему говорят: ни горшка, ни ложки, ницего у їх нет.

— Хто же у їх мелит?

— Не знам, не петух-ли?

И послал царь слугу все разузнать. Царской слуга вернулся и рассказал.

— Дейсвительно, пишша хороша, у їх есь способие хорошее — жерновца: петух как вернет, дак вылетит пирожок да каши горшок.

Царь говорит слуги:

— Поди, принеси эти жерновца.

— Они без їх пропадут.

— Пропадут, так и што!

Пошел слуга за жерновцами. Петух на голову клюет:

— Мы замрем без їх.

Слуга все-ж унес жерновца. Царь доволен: вертит, да ес.

Петух налетел, царя стал в голову долбить.

— Царь, отдай мої жерновца!

Тот крыцыт:

— Да што вы не можете унеть? Снесите к к о ням петуха: они его стопчют.

Снесли петуха на конюшой двор, а петушок в шшелину ушел.

У государя залив воды был. Вот петух стал к воды задом и заприговаривал.

— Жопа пей. Жопа выпей все.

Жопа и выпила все.

И петух опять налетел к царю:

— Царь, отдай мої жерновца.

— Да што это? Бросьте его в огонь!

Схватили петуха, огонь развели, бросили в огонь.

А петух:

— Жопа лей, жопа лей, жопа лей, жопа вылей все.

И залил огонь. Опеть к царю. Налетел — їсь не дает, орет:

— Царь, отдай мої жерновца!

— Да што вы осилить его не можете? Отрубите голову, изжарьте, дак я съїм этого мерзавца.

Вот изжарили петуха и царю подали. Он голову съїл и пошел на двор. Петух орет:

— Кукареку! Из жопы еду!

Царь вопит:

— Отрубите голову!

Стали рубить голову, и царю жопу отрубили.

Позабавились, а тут и уха поспела. Александра с Андиги принесла свежей рыбки для сказочников. Помор вынул кусок колбасы, а дед значительно сказал:

— Думаю, в к а лбас не все свинину кладут. Думат и пропасть кладут!

В это время Скоморох ударил себя по лбу и убил овода:

— Птички-синички, дак, пожалуйста, живит е , а што этот вредной элемент… дак его бить надо! — А вот, Московка, отгони загадку! Я теперь загону загадку таку, што помуциссе. Ты нам затонула сегодня, ну-ка, как твой котел поварит? «По полу шшуп, по лавки шшуп, дошшупался до правды — правда мохната, на середке дыра». Ну-ка?

Московка смущенно молчала.

Все наслаждались ее молчанием, пока молодка, сидевшая тут же, не сжалилась.

— Да не бойся, баушка! Отгодка — малиця!

Все засмеялись. А потом, удивляясь, что нет парохода, решили соснуть и задремали под пенье молодки, баюкавшей сына:

— Дак ведь и нахлопам, — шепнула засыпающая Махонька.

После короткого сна вновь принялись за сказки. Федосей Павлинович начал.

Отец и мать умерли. Осталис Даша да Ваня.

Ваня умняк был, а Даша немного лабутка была.

А родители їхни т о рмошили — немного торговали. Осталось денег немного и товары.

Ваня и говорит:

— Штобы лишной траты не было, давай закопам деньги в туесе.

— Давай.

— Нам, Даша, дров запасать надо.

И поехал в лес, а Даша топит.

Ваня в лесу ждет, думат: скоро Даша придет, обед принесет.

А Даша одна хозяйсвует:

— Ах, Ваня коклетку любит, я ему коклетку испеку.

Она коклетку стала печь.

— Ах, Ваня уксус любит, в кажно место уксус л о жит.

Побежала в погреб, кран у боцки отцинила…

— Ах, у меня коклетка там сгорит!

Уксус бросила, побежала в избу, а коклетка уж готово: сгорела.

Вынела из пецки, церна, как угольё, на стол пол о жила.

— Ах, у меня там кран открыт, уксус выбежит!

Прибежала в погреб, а уксус уж весь выбежал, готово. Лужа большашша. Она схватила мешок тут с крупцяткой был, да мукой все засцяла. Сухо теперь!

— Ах, у меня котанко коклетку съїст.

Побежала в избу, а уж готово: котанко коклетку съїл. Вот тебе: ни коклетки, ни уксусу, ни муки. Вот посуды красной везут: крынок, латок, горшков…

— Кому горшков, горшков! Красавица, не нать-ле горшки?

— Да уж как не нать? Надобы. Да денег нету.

— Поишши! Найдутся-ле hде?

— Есь, да не настояшши.

— Каки таки не настояшши?

— А таки, которы в земли закопаны.

— Ницего, неси!

Она принесла полон туес денег; золоты там, серебрены…

— Ницего, годятця!

И выложил полон воз горшков. Ну, много-ле те стоят глинены горшки? Каки деньги взел!

Вот она кругом посуды наклала в избы. Ваня пришел.

— Н-на! Што это?

— Это хозейсьво.

— Куда столько?

— Я люблю посуды много.

— Нде взела?

— Н-на! Купила!

— Да hде деньги брала?

— Я те отдала, што в земли закопаны.

— Эх, Даша, Даша! Как теперь хозейсвовать будем? И муку извела, уксус упустила, коклетку сожгла. Не в люди-ле итти? Нам жить дома нецем. Пеки подорожники. У нас кружок масла есь, да хлеб; и готово! Хлеб в котомоцьку, кружок масла под мышку. Да стали запоходить, Даша двери взела: дома все запирались дверями.

Пошли. С горушки она масло упустила.

— Ишь, покатился кружок: домой захотил!

Шли, шли и опристали. Ваня на сосну полез: о гни смотрять. Кругом зверьё ходит.

— Знаш, Даша, полезем на с о сну ноцевать, как бы нас тут медведь не съїл.

— Ну, штож? Давай!

Поехали на сосну, она двери с собой волочит.

— Даша, куда этта?

— Да! На сосны ноцевать, да штоб дверями не заперетьсе?! Я буюс.

Ну и поехали там с дверью, не знаю уж, как з а спали.

Горшешник мимо ехал, тож сед под сосной: охота деньги пошшитать.

— Эх, хороши деньги! Ох, стыдно! Глупу девку оманул, ведь видать уж, што глупа.

А тут Даша двери уронила.

— Батюшки! С с о сны двери падают! Это меня боh наказал, што зря деушку оманул.

Мужик оступился этих денег, коня хлеснул, да и поехал.

А тут Ваня с Дашей с с о сны слезли, тут їхной туесок полной денег стоіт… И пошли домой хозеисвовать.

Глядя на милых, впившихся глазами ребят, Ошкуй, улы баясь, завел вторую.

Посеял мужик репу, а старуха заругалась, зачем репу сеял. Вот время доспело, старик и спрашиват:

— Старуха, не бывала на Лисьей горки, репы не смотрела?

— Н-на! Никакой репы не родилось. Было тебе говорено.

Пошел старик на репишше: эдаки наперски. Только поле затратили.

— Лешему бы всю репу!

И собирать не стал. А на другой год не стерпел — опеть репу посеял, и уродилась репа отчаянно блюдце. Принес старухи показать, она не верит.

— Поди, дикарь, чужу принес.

— А вот возьму мешков, на телёге приеду да привезу тебе воз, тоhда…

И поехал. Приехал на место, а там леший стоїт.