И. Кон - Секс и эротика в русской традиционной культуре

Последнее, с рядом оговорок, можно считать производным от čemer «nevolnost», «недомогание», см.: Machek V. Etymologický slovník jazyka českého a slovenského. Praha, 1957, s. 76.

Восприятие регул как чего-то, связанного с нечистотой и сферой материально-телесного низа, отражается в современном городском арго. Укажем в этой связи на выражение женский насморк «регулы» (сопоставимое с устойчивыми выражениями типа парижский насморк, гусарский насморк, французский насморк «триппер»), а также москов. менструячитъ «проливать что-то, пачкать, грязнить» (последнее см.: Елистратов В. С. Словарь московского арго. М., 1994. С. 245). В городском арго даже, казалось бы, эвфемистические выражения, относящиеся к регулам, имеют подчеркнуто натуралистический характер, ср. рус. москов. прохудилась, расклеилась, течет, нос разбила, впрочем, сопоставимые с рус. диал. худа стала, п… нос разбила.

Cр. по этой теме известную работу Д. К. Зеленина «Обрядовое празднество совершеннолетия девицы у русских» // Зеленин Д. К. Избранные труды. М., 1994. С. 179–192.

С. Смирнов обратил внимание на то, что с течением времени статьи в исповедальных вопросах, посвященные женской нечистоте, становились постепенно все более пространными (Смирнов, 1912, с. 391, примеч. 4).

Эпизод этот приводится по рукописи XVI–XVII вв. «Сборник Житий святых» из Соловецкого собрания Российской национальной библиотеки (СПб.).

Обращает на себя внимание тот факт, что в традиционной культуре «нечистыми» считались также роженицы и молодые женщины после дефлорации. В разных славянских традициях на них нередко распространялись сходные запреты и регламентации, а также близкие по смыслу и исполнению очистительные обряды. См.: Сумцов Η. Ф. Культурные переживания. Глава 83 «Розмывки» // Киевская старина. 1889. Т. 27, октябрь. С. 34–37; Bystrou J. Síowiaňskie obrzçdy rodzinne. Kraków, 1916. Gl. 1; Bandič D. Tabu u Srba. Beograd, 1980. S. 60–105.

Это правило не противоречит тому обстоятельству, что во многих славянских традициях, в частности в русской, настоящей знахаркой могла стать лишь женщина, исполнившая свое жизненное предназначение, т. е. побывавшая в течение жизни и женой и матерью. Об этом см. подробнее: Миненок Е. Роль женщины в заговорной традиции // Женщина и свобода. М., 1994. С. 362–369. Старым девам также трудно было стать повитухами, об этом см.: Листова Т. А. Русские обряды, обычаи и поверья, связанные с повивальной бабкой (вторая половина XIX — 20-е годы XX в.) // Русские: Семейный и общественный быт. М., 1989. С. 149.

Впрочем, восприятие женщины во время регул как вредоносной по преимуществу не помешало возникновению в фольклорной культуре этиологических рассказов, связывающих происхождение регул с именем Богородицы. Согласно украинской легенде, до Рождества Христова у женщин на земле не было регул. Родив Иисуса, Божья мать попросила служанку бросить в реку, не развязывая, свою сорочку со следами послеродовых очищений, однако та ослушалась Богородицу и развязала рубашку. После этого Богородица в гневе пожелала, чтобы с того момента все женщины на земле имели ежемесячные очищения, получившие название «сорочка» (Talko-Hryncewicz, s. 37). Некоторые другие легенды строятся по типу сюжета о «ящике Пандоры». Западнобелорусская легенда, в частности, рассказывает о том, что, когда у Богородицы впервые случились регулы, она решила избавить от них женщин на земле, положила свою окровавленную рубашку в горшок и дала его служанке с просьбой выбросить в реку, не заглядывая внутрь. Однако девушка была слишком любопытна, не удержалась, развязала горшок и нашла сорочку, после чего тотчас же «заболела» сама, и с тех пор этим стали «болеть» раз в месяц все женщины (Federowski, s. 207–208).

Ср. примечательное в этом смысле выражение черт смолу гонит (ПА, Мощенка Городнянского р-на Черниговской обл.), описывающее состояние регул как результат деятельности дьявольского начала.

Воздерживаясь от каких-либо выводов, отметим все же, что славянское *cvet, в частности, в некоторых диалектах русского языка, имеет и значение «детская сыпь, зуд», и значение «детский крик, припадок» ( цвет бьет — о падучей). У банатских геров одно из детских кожных заболеваний возникает, по поверьям, именно из-за того, что по ночам к детям приходят женские демоны «милостиве» и посыпают ребенка цветами, см.: Банатске Хере. Нови Сад, 1958. С. 321. В этой связи особый смысл приобретает и рус. расцвела — так говорят о девочке или девушке, у которой во время регул на лице появляется сыпь, гнойнички и т. п.

Обратим внимание на еще одно краткое свидетельство из Ровенского Полесья, отражающее, возможно, редуцированное воспоминание об архаических обычаях, связанных с полной изоляцией «нечистой» женщины: «На рубашке тры дни, колысь кажут, дома сиди, да штобы с места не тронулась, не имела права устать з места» (ПА, Боровое Рокитновского р-на).

Эта особенность мифологии «нечистой» женщины давно была подмечена этнографами, ср. хотя бы у Т. Джорджевича (Ђорђевиħ Т., 1938, с. 85) и Н. Я. Никифоровского (Никифоровский, с. 33).

Другие трактовки запрета видеть покойника и прощаться с ним встречаются достаточно редко. Согласно поверьям, это может привести либо к женским болезням, либо к появлению регул перед смертью (ПА).

Этот факт, возможно, сопоставим с той ритуальной ролью, которую нередко исполняет мужчина во время родов, облегчая страдания роженицы (ср. куваду и под.).

Манускрипт этот, называемый «Summa de confessionis discretione», представляет собой свод поучений для священнослужителей по вопросам тайной исповеди. В 1955 г. рукопись была переведена на польский язык и издана Э. Карвотом, см.: Karwot E. Katalog magii Rudolfa: Zródlo etnograficzne XIII w. Wroclaw, 1955. Она хранилась в монастыре цистерсов в Рудах (Верхняя Силезия). Как отмечал Э. Карвот, монастырь был основан в 1255 г. опольским князем Владиславом III, сформировавшим его из монахов Енжеювы — монастыря в Малопольше. «Каталог магии» был составлен одним из монахов этого монастыря — неким братом Рудольфом — в 1235–1250 гг. По мнению Э. Карвота, Рудольф описал языческие обычаи польских жителей Верхней Силезии и опольских земель, хотя вопрос об этнической принадлежности информаторов Рудольфа до сих пор остается отчасти открытым. Более того, высказаны предположения о том, что часть материалов, сообщаемых Рудольфом, могла быть заимствована им из сводов поучений и вероисповедальных вопросов, уже известных к тому времени в Европе.