Душица Миланович - Пир князя Владимира

До того момента, пока она сквозь зубы в бессильном бешенстве не прошипела ему в лицо:

– Рабское отродье! Ублюдок!

Ее изысканного покроя черное платье под златотканой далматикой было порвано и задрано, молочно-белые бедра покрыты пятнами красного румянца, так нетронутая кожа защищалась от насильственных прикосновений. Рыжие шелковистые пряди волос выбились из-под золотых гривен на висках и упали на открывшуюся грудь, когда она, извиваясь всем телом, тщетно пыталась освободиться. Одна вышитая серебром туфелька валялась на боку в стороне, как знак того, что она сдается, вторая, на левой ноге, была согнута пополам и так сильно прижата пальцами к полу, что вышивка на ней лопнула.

Он стоял на коленях между ее сведенными судорогой ногами. Роня открыла рот, чтобы снова крикнуть, но он сунул ей между зубов ладонь. Она со всей силы вгрызлась зубами в крепкую мужскую руку. До крови.

Это его успокоило. Он помедлил, потом, не обращая внимания на ее зубы, продвинул ладонь еще глубже в рот, прижав ей голову, от чего ее хватка ослабла. Теперь она не могла даже взвизгнуть. Оставшись без воздуха, сдалась. В тот день дыхание смерти веяло над всеми, она ощутила его на своем лице, и все ее взбунтовавшееся тело обмякло.

– Значит, не станешь разувать сына рабыни?! А?!

Темнота сгущалась.

Ветер задувал все сильнее, врывался в выбитую дверь большого зала дворца. Крупные варяги в стальных кольчугах, выкованных новгородскими мастерами, окровавленные, по-прежнему с оружием в руках, хотя все уже было кончено, отложив в сторону свои высокие щиты, факелами освещали палаты.

В комнатке, где окна были закрыты, а двери заперты, вечерний свет превращался в полную черноту.

От черноты отделилась холодная тень и легла ей под грудь.

И Роня замерла. Почувствовав, что она стала податливее, Владимир вытащил руку из ее рта и притянул ее к себе, наслаждаясь скорее мстительным чувством, чем ее полными бедрами.

Она не издала ни звука. Более того, ее серые, подкрашенные темной краской глаза остались сухими. В них влилась темнота, и они, широко открытые, стали почти черными.

Всем известно – силой можно взять страну или город, но только не женщину!

По знаку старшего из варягов сыновей Рогволда убили сразу, как вывели из палат. Князь бы предпочел объявить их своими вассалами. Если б смог, он предотвратил бы и убийство старого князя.

– От головы, снятой с плеч, никому нет пользы, а от живого можно получить многое, – говорил он.

Он не отдал ее на потеху своим воинам, как боялась княжна Полоцкая. Ни до этого, ни после, он никогда не брал женщин силой. Среди рабынь попадались гордые, своенравные, неприступные красавицы, но князь знал много способов склонить их к любви, и ни один из них не был насилием.

«Безродный! Сын рабыни!» – эти слова жгли его. Азарт борьбы и пламя мести подтолкнули к тому, чтобы унизить ее. Но потом все улеглось, а позже совсем испарилось, и князь стал относиться к ней в соответствии с ее княжеским происхождением.

Оба прикусили языки. Она, увидев последствия своего высокомерия и непродуманных слов, он из-за своего недостойного поступка. Поняв, что злое слово добра не приносит, Рогнед сдержалась, когда ее в первый раз привели к нему.

Простить смерть отца и братьев она не могла, поэтому покорилась ему, чтобы легче осуществить месть. Но очень скоро оказалась во власти разрушительных противоречивых чувств. А узнав, что Рогволд и его сыновья были убиты не по приказу Владимира, отложила исполнение мести. На бесконечно неопределенное время…

И стала русской княжной. Ей сменили имя, на славянское – Горислава. Великий князь распорядился поместить ее в палаты на Лебеде и сделал своей женой. С ним она родила четверых сыновей: Изяслава, Мстислава, Ярослава, Всеволода и дочь Престславу.

Его войско решительно наступало, и Ярополк, чтобы спасти свою голову, вместе с боярами бежал из дворца на Горе в укрепление поблизости от города.

Блуд был начеку и знал, что нужно делать, чтобы правление Владимира было прочным.

Прежде всего, помешать бежавшему из Киева Ярополку найти союзников среди печенегов и других племен, чтобы напасть большими силами. Он обещал ему помилование, если тот вернется во дворец.

Владимир предложил старшему брату мир и прощение. Земля русская велика, хватит места и им двоим, и еще многим князьям, брат против брата идти не должен, сказал он.

– Из одного гнезда мы с тобой вылетели, оба Святославовичи. Покорись мне, проси прощения за гибель брата Олега.

Такое послание передал он через Блуда. Хитрому жрецу все двери были открыты и, не веря Ярополку, он придумал собственный план, согласно которому в борьбе за власть братским чувствам места не было. Ярополк сложил голову под мечами варягов, а Блуд объяснил это несчастливым стечением обстоятельств, недоразумением.

Опасный соперник был устранен, Блуд ждал награды.

Владимир стал единственным русским князем.

Он не хотел, чтоб на его руках была кровь брата, несмотря на то что Ярополк в отчаянии обращался за помощью к вождю печенегов Куре, тому самому, который пил из черепа их отца! Он предал отца, его смерть была волей богов, и Блуд не был наказан за свое злодеяние. Но не был и вознагражден.

Он заметил, что князь отдалил его от себя. Проглотил обиду, сдержал негодование. Надеялся рано или поздно найти серьгу князя Святослава, которую в глубокой тайне продолжал искать, не жалея денег на шпионов и доносчиков. Только бы найти, а уж на что направить ее силу, он знает.

Силу можно использовать и на зло, и на добро…

Не знал он, что Владимир на следующую ночь после убийства Ярополка увидел взгляд брата в глазах лежащей с ним рядом женщины. Тот самый взгляд, что и тогда, когда они, еще детьми, не сумев договориться, кто это сделает, вместе оторвали голову попавшейся в силки птице. Они посвятили эту жертву Перуну, чтобы тот хранил их отца. Птица была черной, с блестящими перьями и желтым клювом. Сердце у нее билось так, что казалось сломает кости, пробьет перья и выпрыгнет наружу. Олег стоял в стороне и плачущим голосом просил ее отпустить. Они по знаку Ярополка, старшего, рванули ее одновременно.

– Давай!

В руке Владимира осталась голова, у Ярополка тельце. Кровь капала им на ноги. Олег по-прежнему стоял в стороне, спиной к ним, опустив голову.

Ярополк протянул свободную руку и положил ее на плечо Владимира. Они были уже одного роста, Владимир рос быстро.

– Брат мой, – сказал он. И посмотрел ему в глаза. Никогда они не были ближе.

Сыновья одного отца, великого князя Святослава.

Той ночью, услышав о гибели и второго сына, мать Ярополка и Олега заговорила по-хазарски, хотя полнолуния не было. Об Арпаде, первом короле венгерском, которого хазары возвели на престол, подняв его на щитах, как у них принято. О возвышении Венгерского государства, о ритуальных убийствах хазарских властителей, которые привели к гибели Хазарского царства, – убивая своих, хазары самим себе отрывали голову. И о Киеве, городе змеев огненных, который Рюрик занял мирно, без крови, когда венгры ускользнули от печенегов, оставив хазар без защиты с западной стороны, тем самым невольно оказав ему помощь. Еще она сказала, что Киев расцветет и будет украшен золотом, но придут времена, когда он умоется кровью и будет спален, однако стоять будет доколе земля стоит, ибо хранит его рука Божья. Сыновей своих она не упомянула. И никогда больше не произнесла ни слова.