Мэри Рено - Тесей. Царь должен умереть. Бык из моря (сборник)

Все смотрели на меня, гадая о причинах подобной холодности.

– На корабле, – продолжил я, – мы клялись лишь в том, что не оставим друг друга. Я ничего не знал тогда, но, должно быть, это бог наставил меня, отдавшегося в его руки. Теперь понятно ли вам, почему мы должны быть здесь как родня?

Они закивали. Они были сейчас как мягкий металл, ждущий удара кузнечного молота. Я был прав, что не отложил разговора.

– Коринфянин мертв, – проговорил я. – Как и все, кто вышел на арену вместе с ним. Они покорились смерти, продлив свою жизнь. И сейчас они это знают. Поглядите теперь на них. Даже позор не столь тяжел, как страх.

– Да, – отвечал Аминтор, – ты прав.

– Ты теряешь жизнь на арене в тот миг, когда более всего любишь ее. Теперь таких, как они, никто не купит. Они не стоят ни ссадины, ни царапины, ни капельки крови. И они утратили право на гордость. Если кого-нибудь из них хранил бог, сегодня они слышали музыку, под звуки которой удалился Бессмертный. Поглядите на их лица.

Но «журавли» смотрели на меня, словно бы я обладал силой, позволяющей изменить ход событий, – столь крепким они считали меня.

– Сейчас мы обновим нашу клятву, – сказал я, – чтобы здешние боги услыхали ее. Но теперь она будет звучать еще строже: «Жизнь каждого „журавля“ да будет мне столь дорога, сколь моя собственная. И я окажу ему ту помощь, которой ожидал бы и сам, находясь в подобной опасности… Сделаю все – как для себя самого. Пусть будут сему слову свидетелями Стикс и дочери Ночи, а еще быкоголовый Посейдон, что обитает в недрах, под Критом. И пусть они погубят меня в тот день, когда я нарушу клятву».

Все глядели на меня широко раскрытыми глазами. Хриса и Аминтор торопливо шагнули вперед, чтобы повторить, пока не забылось ни единое слово. Они даже не оглянулись, и я жестом велел им подождать. Я-то видел остальных, но не винил их: нелегко принести столь крепкую и тяжкую клятву.

– О чем вы думаете? – спросил я. – Или, по-вашему, это нужно мне одному? Конечно, вы ничем и никому не обязаны. Я – царь без собственной крыши над головой; мне нечего дать вам: у меня нет еды, одежды, золота – вообще ничего, могу только помочь всем, чем способен, когда мы окажемся перед быком. Вы поклянетесь ради себя же. Мы с вами всего лишь смертные. Среди нас будут ссоры, соперничество в любви и прочее. Если вы поклянетесь, что их не будет, клятва ваша нарушится через неделю. Но мы должны поклясться в одном: пусть все наши раздоры всегда будут оставаться за пределами арены. Мы должны стать единым организмом – словно бы разделяем на всех одну жизнь. Да не будет сомнений между нами, как не усомнится та рука, которая держит щит, в той, которая держит копье. Клянитесь!

Кое-кто шагнул вперед, остальным я сказал:

– Не бойтесь. Вам станет легче, когда пути назад не останется. Я открываю вам эту мистерию, которую узнал от жреца и царя.

Когда все поклялись, наступило молчание. Потом глупая Пилия с удивлением – словно бы прихлебнула крепкого вина – проговорила:

– Ты прав. Мне действительно стало лучше.

И все мы расхохотались, увидев выражение ее лица. И хотя других причин для смеха в тот день не было, веселье не оставило нас.

В ту ночь, когда ушли девы, ко мне явился мальчишка, миноец из Мелоса, которого я знал только в лицо:

– Коринфянин сказал мне, кому отдать его вещи, когда он встретится со своим быком. Прими их.

Он разжал ладонь. На ней оказался бычок из полированного хрусталя. Подвешивался он за золотое колечко в виде хрупкого прыгуна, изогнувшегося на спине зверя.

– Мне? – спросил я. – Мы почти не знали друг друга.

Я не хотел, чтобы не сбылось по глупости посланца последнее желание коринфянина.

Тот пожал плечами:

– О, это не дар любви, не льсти себе. Он сказал, что просто захотел оставить о себе память. Или вы с ним на что-нибудь бились об заклад?

Я взял вещицу и повесил себе на шею на прочной тесемке. И не стал корить себя за шутовство и смех в компании «журавлей», когда кровь коринфянина еще не просохла. Он понял бы меня лучше всех остальных.

Когда наступила темнота, я отправился за кухню; плетеная калитка, как всегда, была распахнута настежь. Актор-наставник, заметив меня, спросил:

– Ну, к какой девице сегодня? Потрудись над ней хорошенько. Когда дойдет до быков, сил на эти дела у тебя поубавится.

Я отвечал шуткой – в тот вечер мне было не до девиц. Но Актор был прав: игра с быком – ревнивая любовница. Однако сейчас мне просто нужно было остаться в одиночестве.

Опустевший большой двор освещала луна. Свет ее падал на подпертые колоннами балконы, вздымавшиеся кверху. Занавески из восточной ткани затеняли мерцающие светильники. Горшки с лилиями и цветущими лимонными деревцами распространяли приторно-сладкий аромат. Из тени в тень скользнул кот, следом – критянин, судя по виду, отправившийся по тому же самому делу. А потом все стихло. Только огромные рога на ограде крыши вздымались к небу, словно мечтая обагрить его кровью звезды.

Я обратил руки ладонями к земле и прошептал:

– Отец Посейдон, владыка быков, повелитель коней. Я в руках твоих, призови, когда захочешь. Пусть это будет наш уговор. Но раз я отдался тебе, даруй мне только одно: сделай меня прыгуном, мастером игры с быком.

В последний месяц учебы мы отправились на пастбище ловить быка.

Здесь выбирает бык, а не ты. Ты приводишь корову, привязываешь ее и ждешь с тенетами, пока ее покроет величественный бык – тот, кому уступают все остальные. Ну а пока они заняты делом, быка следует привязать к дереву и опутать сетями.

Нам повезло. Из стада только что изъяли возмутителя спокойствия, каковым, на взгляд критян, является самый обычный, мы бы сказали, себе на уме бык. Он недавно убил соперника и одного из посланных на ловлю людей – оба раза чересчур быстро.

Актор повел нас на заливной луг. Мы видели, что крыша дворца потемнела от зевак. Наступила пора закладов; кроме того, бывало, что танцоры гибли во время поимки быка, – как тут пропустишь зрелище?

Но Посейдон был милостив к нам. Когда привязали корову, явились сразу два быка и принялись мериться силой. Голову нового царя, черного и более быстрого, венчали вывернутые наружу рога, что всегда плохо, потому что такие быки бодают ударом в сторону, а не вверх. Но случайно – я уверен, что не нарочно, – соперник его, рыже-белый бык, сломал ему один рог, когда они сцепились в захвате. Черный с воплями побежал прочь – испуганный, словно воин, в руке которого переломилось копье. Победитель направился прямо к корове.

Мне приходилось уже иметь дело с быками, и ловлей распоряжался я. Мы отделались несколькими ссадинами, когда он рванулся и заставил нас припасть на колени. Я велел всем подождать, пока бык покончит со своим делом, зачем сразу делать из него врага?