Мэри Рено - Тесей. Царь должен умереть. Бык из моря (сборник)

А потом мы набросили веревки и потянули за них. Бык несколько раз споткнулся, однажды упал и, должно быть, сказал себе: «Это дело надо обдумать». И пока он так размышлял, мы привязали его к прочной жерди между двух волов и увели.

Я назвал его Гераклом. К этому герою я весьма хорошо относился в те дни, когда мечтал дорасти до пяти локтей. Позже, несмотря на то что этот достойный сын Зевса ни разу не опозорил своего отца, у меня появилась к нему какая-то неприязнь. Бык этот полностью отвечал моим представлениям о Геракле: симпатичный, могучий и простоватый. Да, если уж на Бычьем дворе ты не научился подсмеиваться над собой, значит тебе это не дано.

Вплоть до сего дня я каждый год приношу жертву Гераклу, хотя и не говорю герою, ради кого стараюсь. Огромный был бык, широколобый, и рога торчали изо лба его как должно – прямо вперед; так что он и шел прямо на тебя. В сердце своем был он ленив, но относился к себе с большим уважением и не обращал внимания на наши мелкие шутки. Словом, у нас он заслужил прозвище «деловой». И хотя он был отнюдь не безопасен, но казался много страшнее, чем был на самом деле, поскольку мысли его были наполовину обращены к хлеву и пойлу. Но что лучше всего – круп его напоминал бочонок.

Есть два способа работы с пойманным быком. Его привязывают цепью к столбу на учебной арене так, чтобы ты научился с изяществом избегать рогов. Или быка связывают, чтобы он не мог повернуться и только мотал головой, и тогда учат прыгать. Но времени на это отпускают немного; если он успеет сделаться хотя бы наполовину ручным, никакой забавы для критян уже не будет. Однако никто не велит тебе озлоблять быка. И все мы приносили Гераклу кусочек соли или горстку травы, прежде чем начинать пляску. Правда, он все равно глядел искоса, усматривая в нас причину своего плена.

Я знакомился теперь с другими танцорами, как с юношами, так и с девушками. На Бычьем дворе не было места кроткой дружбе. Всякий знал и собственные шансы, и возможности всех остальных, всякий ежедневно ел, беседовал и дрался с людьми, обреченными на смерть, с теми, кто боялся быка, сдался или получил дурное предзнаменование от собственных богов. На Бычьем дворе поклоняются всем божествам земли, поэтому танцоры так чтут тот алтарь, что находится на арене напротив их двери. Еще оказалось, что существует множество способов гадания: по песчинкам, галькам, каплям воды, кусочкам слоновой кости, по птицам, как заведено у эллинов, есть даже сауромантия – гадание по ящерицам. Помеченные печатью смерти гибли, их вспоминали недолго, так в пруду быстро гаснет рябь от мелкого камня. И все же среди нас были такие, что искали смерти после первого танца и встречались с ней, но она бежала от них.

Тут ничего нельзя было знать заранее. Жизни на Бычьем дворе остроту придавало одно условие. Говорили, что, если танцор сумеет прожить три года, богиня отпустит его на свободу. Правда, никто не помнил, чтобы хоть один прожил половину этого срока. И все же кто наперед знает свою судьбу? Оставалась надежда, что разразится война, начнется мятеж, что, наконец, пожар погубит дворец и мы сумеем бежать. Иногда по ночам я думал о том, что у Лабиринта нет стен, а моря вокруг Крита пусты; возле него нет островов, жители которых могли бы предупредить о захватчиках.

Суровой была эта дружба, но зависти в ней не было места. Все, что было хорошо одному, годилось и всем. Среди нас не было той ревности, что нередка среди воинов, сказителей или ремесленников. Здесь тебя отдадут быку, если увидят причины для недоверия; но если ты способен внушить доверие, помогут учиться. Прыгуны волей-неволей соревновались и не открывали друг другу секретов своих трюков; но я никогда не слыхал, чтобы они враждовали, разве что из-за любви. Ну а величие наших господ не смущало нас. Первой нашей заботой – как и у тех жертв в древнем загоне – было выжить, ну а уже потом заслужить почести среди своих. Хозяева, любовники и прочие слали танцорам драгоценности, и мы их носили: из тщеславия и любви к роскоши.

Вечерами, когда дев уводили, мы танцевали, пели песни своей родины и рассказывали предания. Иногда, оглядываясь вокруг, я думал: «Вот парни, связанные общим интересом, их можно научить стоять друг за друга. И девушки в основном не хуже их». Я еще учился и ни на что не рассчитывал; но мне трудно не приложить свою руку к тому, что я вижу.

У меня теперь было много забот с «журавлями». Мой друг Пирифой, тоже молодым восшедший на царство, однажды рассказал мне, как тяжело дался ему первый год правления. Сознаюсь в этом и я. Только я провел его не в своей твердыне, не окруженный знатью и без золота в руке, чтобы раздавать его. Тяжесть власти я принял на свои плечи на далеком Крите, на Бычьем дворе.

Там я научился – и это с трудом далось мне – оставлять многое без внимания. Началось все с молодого Гиппона, прежде бывшего конюхом у моего отца. Скромного, спокойного, разумного и изящного парнишку заметил один из знатных критян. И уже буквально через неделю у него появились всякие настроения, позы, жеманство: он принимался строить глазки всякому, кто заговаривал с ним. Я сердился: это опускало «журавлей» до уровня Бычьего двора, что задевало лично меня. Я выложил ему свое мнение, что задело его; Гиппон оказался легкоранимым. Он стал неуверенным и неловким в прыжках, а ведь, будучи довольным собой или получив подарок от любовника, прыгал через живого быка точней, чем даже Гелика. В Афинах он был ничтожеством, здесь же мог побороться за место под солнцем. Хорошо, что мне удалось вовремя понять, что общему делу вредил я, а не он. Хорошо ли, плохо ли, он нашел себя и мог быть полезным нам. Но если бы Гиппону пришлось переделывать себя, он бы ни на что не годился. Так что я прекратил свои едкие шуточки, похвалил новые серьги, и сразу все наладилось.

Потом, когда приблизилось время нашей первой игры, беда пришла, откуда я и не ждал ее. Гелика притихла и побледнела, и стала прятаться ото всех, чтобы посидеть в одиночестве. Проведя месяц-другой на Бычьем дворе, я научился замечать – так выглядели получившие дурное предзнаменование или те, кто попал сюда в слишком юном возрасте, не успев обрести достаточной силы и скорости. Словом, те, кто сдался. Но о Гелике так думать было неразумно. Через деревянного быка она прыгала идеально. Всеобщая нагота на Бычьем дворе не смущала ее; тонкая, с едва заметной грудью, она напоминала тех изящных танцовщиц из золота и слоновой кости, которых изготавливают критские златокузнецы.

Я подошел к ней и наедине спросил, не начались ли у нее месячные хвори. Девушки много не говорили об этом, но им, девственницам, эти неприятности досаждали изрядно. Иногда подобное недомогание служило причиной гибели, и я ощущал ответственность за всех «журавлей».