Жюль Лермина - Роялистская заговорщица

– Вот тебе букет всех цветов.

Молодая девушка, вскрикнув, бросилась в сторону. Оба мужчины, стоя один против другого, вступили в препирательства.

– Ага! – воскликнул великан, обнажая шпагу. – Вам, как видно, любезный друг, угодно иметь дело с капитаном Лавердьером!

Его противник тоже взялся за шпагу.

Он был одет наполовину военным, наполовину статским, в сюртуке а-ла франсез, без орденов, в шляпе времен Директории, в белых штанах, в шелковых чулках и в полувысоких сафьяновых сапогах.

– К вашим услугам, капитан без роты… вряд ли вам будет приятно иметь дело с виконтом де Лорисом.

– Виконт из лакейской, я пригвозжу тебя к стене…

На улице была страшная сумятица; большинство готово было бежать, но из толпы образовалась целая стена. Девушка, окруженная со всех сторон, понимая, что всякое вмешательство между этими двумя мужчинами будет бесполезно, смотрела на своего избавителя с гордо закинутой головой, как храбрый ребенок, восхищающийся чужой храбростью.

Госпожа Лорио заперла двери своей кофейни, и ее посетители оказались у нее в плену.

Капитан Лавердьер, как он назвал себя, прижался к стеклянным дверям: слишком было им мало места, но оба противника не обращали внимания на это. А главное, в какие-нибудь несколько секунд поединок, так внезапно затеянный, принял самый серьезный характер.

Худощавому, с черными вьющимися волосами, безбородому, с женоподобной наружностью, виконту Лорису, по-видимому, было не более двадцати лет. Но он скоро убедил противника, что он не ребенок. Нервный, бледный, хорошо владеющий собой, он не торопясь взялся за оружие, а его противник, с коварными замашками бреттера, накинулся на него с размаху, метя прямо в сердце.

По счастью, молодой человек ловким вольтом избежал удара.

– Подлец! – воскликнул он. – Да ты настоящий разбойник!

И он в свою очередь стал преследовать Лавердьера, а тот, как человек уверенный в себе, парировать.

Однако после нескольких ударов ему пришлось уступить. Он увидел, что имеет дело далеко не с новичком, кисть у него была твердая, удар при всем изяществе был чрезвычайно верен.

Насмешливое выражение исчезло с лица Лавердьера, он стал серьезен, челюсти сжались, и он бессознательно, медленно жевал ими, как это бывает в минуты страшного гнева.

В толпе царило молчание; девушка, безмолвная, с устремленным взором следила за тем, что делалось.

Виконт, с блестящими глазами, наступал на своего противника, угадывая в нем разбойника.

Вдруг Лавердьер оставил оружие, выпрямился, присел до земли, и удар, который он нанес, был до того верен и так неожидан, что, несмотря на всю ловкость молодого человека, он задел его за плечо, за что получил в ответ отчаянный удар в грудь…

Шпага сломалась около рукоятки.

– Негодяй! – воскликнул молодой человек. – На нем кираса!

– Врешь! – промычал великан, занося шпагу.

Но девушка бросилась между двумя противниками, толпа тоже приняла участие и накинулась на капитана. Кто-то крикнул: «Полицию!».

Лавердьер прижался к двери с поднятой шпагой на нападающих, по-видимому, угроза позвать полицию его особенно испугала.

Он понял опасность: толпа – это слепая сила, с которой бороться нельзя. Тогда напором плеча он проломил дверь кофейни Лорио, споткнулся, встал и, собравшись с последними силами, бросился во внутренние комнаты, где и скрылся при содействии госпожи Лорио, которая боялась за кассу.

Тогда девушка кинулась к виконту:

– Спасайтесь… ваш бесчестный противник спрятался… вас арестуют… но вы ранены…

Действительно, на фраке, около лопатки, были видны капли крови.

– Это простая царапина, мадмуазель, не беспокойтесь! Что касается бегства – ни за что. С этим обломком шпаги не поздоровится тому, кто поднимет на меня руку…

И молодой человек, который в своем гневе не прочь был бы затеять новую ссору, гордо посмотрел вокруг.

Но ему не угрожало никакой опасности, толпа двинулась по течению, а о полиции не было и речи.

Напротив, патриоты подходили к нему с самыми миролюбивыми намерениями.

– Похвально, – сказал кто-то. – Защищать цвета Франции…

– И заставить старого шуана уважать знамя.

Виконт обернулся:

– Это что за поздравления? Уж не думаете ли вы, господа союзники, что я вашего поля?

Девушка вмешалась:

– Дайте мне, пожалуйста, руку, проведите меня до двора. Мне так страшно.

Голос был такой нежный, просьба была в такой милой форме, что виконт, забывая свое новое неудовольствие, поспешил ее исполнить.

Окружавшие его люди не расслышали его ответа, но, видя в поступке молодого человека любезность в отношении девушки, которую он спас от опасности, новое доказательство его гражданской добродетели, снова приветствовали его криком:

– Да здравствует нация!

– Чего они от меня хотят? – проговорил Лорис.

– Эти люди, – произнесла она с усмешкой, – вас благодарят, что, в сущности, я должна была бы сделать сама.

– Мне достаточно одного вашего слова: это даже больше, чем нужно.

– Благодарю вас за себя лично, – прибавила она тихо. – Они вас благодарят за то, что вы со шпагой в руке защищали цвета Франции.

Виконт точно подпрыгнул:

– Извините меня, но я должен развеять недоразумение.

– Что вы хотите этим сказать?

– Неужели вы думаете, что васильки и маки могли меня разозлить до такой степени?

– Отчего же нет?

– Не хочу вас обманывать… Я хотел проучить нахала, который осмелился оскорбить молодую, прелестную девушку… Что касается трехцветного букета, скажу вам откровенно, я никогда не защищал его и никогда не буду его защищать…

Она вздрогнула, и выражение грусти разлилось на ее лице.

– Знамя Франции трехцветное, – тихо заметила она.

– Я плохо вижу, – ответил виконт, приподнимая шляпу. – Мне оно казалось всегда белым…

Они дошли до выхода во двор, оба были в большом смущении: она от того, что не могла быть ему теперь вполне благодарной, а он был недоволен собой за свою откровенность.

– Месье, – начала она, преодолевая свое смущение, – я знаю ваше имя, но вы не знаете моего… Меня зовут Марсель… Марсель Картам… я патриотка не в угоду детской фантазии, но по убеждению, по долгу… Я не желала бы иметь вас врагом…

– Врагом? – повторил виконт, улыбаясь. – Довольно, если вы скажете, противником… и то не вашим, так как уверен, что ваши убеждения не доведут вас ни до какого поля битвы…

Она гордо взглянула на него.

– Месье де Лорис, – проговорила она, – как видите, я помню имя друга, хотя бы друга на минуту, не смейтесь над моими убеждениями, вы сами никому не позволили бы смеяться над вашими… Я была бы счастлива… О, весьма счастлива, если б вы относились к нашим интересам с тем же сочувствием, с каким вы отнеслись ко мне… Вы говорите о поле битвы, мы можем встретиться на нем, когда дело коснется защиты страны. Женщины не носят оружия, но везде, где честные люди жертвуют собой, для них есть место… и вот тогда мы можем с вами встретиться. Я убеждена, что мы не очутимся с вами во враждебных лагерях, так как у нас с вами одно отечество.