Гай Валерий Катулл - Пока любит душа…

Отрывок этот очевидно от стихотворного предисловия к новому собранию стихотворений, быть может, начинавшемуся с 16-го.

Фурий и Аврелий (смот. 11, 14) называли стихотворения Катулла изнеженными, а его самого бесстыдным. Когда это дошло до ушей поэта, он беззастенчиво накинулся на них, стараясь доказать разницу между характером поэта как человека и как художника.

Принимая слово Колония за имя собственное, можно предположить, что это нынешний городок Колонья недалеко от Вероны. Капризная и забавная шутка по поводу хорошенькой жены провинциального горожанина.

Конечно, жители Колонии были бы не прочь повеселиться и в праздники при жертвоприношениях, даже поплясать на длинном и прочном мосту, тогда как у них только дрянной мостишка, могущий при подобных веселостях свалиться в глубину болота.

Жрецы Марса, салийцы, первого марта исполняли характерную пляску в честь своего божества. Катулл только желает гражданам моста такого прочного, что на нем могли бы плясать и салийцы, о которых вне Рима не может быть и речи.

За такое благожелание со своей стороны Катулл выражает Колонии свое, именно: столкнуть с моста в болото беспечного мужа молодой красавицы.

Помня, как в былое время на охоте раздавался в лесу голос нашего товарища, обращавшийся к охотнику Литвину: «Макаренко, дурак несоленый!» Мы решили insulsissimus est homo перевести словом несоленейший , которое, по нашему мнению, здесь вполне равносильно латинскому.

Гроздь самый черный – самый сладкий, а потому соблазнительный.

От 18–20 пропущены в тексте Ризе, которого мы держались, как вставки псевдовиргилиевых стихотворений, а 21 мы обошли, подобно некоторым другим, на объясненных в предисловии основаниях.

О Варе смот. 10, 1.

Неизвестный нам Суффен в качестве плохого стихотворца упоминается в 14, 19.

Подчистками мы перевели in palimpsestos , во избежание иностранного слова, так как палимпсест есть пергамент, с которого счищены прежние письма и начертаны новые.

Половины перекидного мешка, находящегося у нас за спиной.

О Фурии смот. 11, 14. Этот попрошайка уже давно (смот. 26) приставал к Катуллу, прося дать взаймы, а, быть может, и подарить сто тысяч сестерций, и, ссылаясь на свою бедность, описывал ее в самых резких чертах.

Когда Фурий не остановился перед игривым отказом Катулла (26), ссылавшегося на собственное безденежье, поэт бесцеремонно отделал его в настоящем стихотворении, изобразив бедность Фурия в преувеличенном и смешном виде.

У Фурия, зиму и лето проводящего на улице под открытым небом, не может быть ни клопов, ни пауков, ни очага.

Под сотней сестерций у римлян подразумевалось сто тысяч сестерций, по-нашему около шести тысяч рублей.

Знатный род Ювенциев вышел около 380 года до P. X. из Тускулума, и упоминаемый здесь Ювенций был без сомнения, в свою очередь богатый и утонченный молодой человек.

Фригийский царь Мидас своим прикосновением все превращал в золото.

Все тому же нищему, но, по-видимому, изящно-вкрадчивому Фурию.

Поэт очевидно играет стихом, которым очерчивается характернейшая сторона Фурия.

Изнеженного и распущенного Фалла Катулл, обозвав распутным, сравнивает со всем нежным и мягким: кроликовым и гусиным пухом, мякотью уха и даже плесенью, что не мешает Фаллу.

Подобно буре, устремляться на чужое добро. Но в какое время – это должно было разъясниться в следующем стихе, совершенно испорченном.

Сэтабский ручник (смотри 12, 13), тинские или вифинские узоры: разрисованные, расписанные или расшитые предметы неизвестно какие: платки, ковры, записные книжки или даже ножи.

Шутом Катулл обзывает Фалла, не скрывающего даже своего воровства.

Попрошайка Фурий (11, 23, 24), на отказ Катулла дать ему денег, потому что их не было у самого поэта, вероятно указывал ему не только на его виллу, но и на самое ее положение, охраняющее ее от ветров и потому еще более возвышающее ее ценность. На это замечание Катулл отвечает, играя словом opposita, означающим: выставленная с одной стороны на ветер, а с другой как залог.

Австер – южный, а Фавон или Зефир – западные ветры.

Афелиот – восточный ветер, а Борей – северный.

Ничтожный залог около тысячи наших рублей ничего не говорит о стоимости виллы.

Старые римские вина, отзывавшиеся приятной горечью, были до того крепки, что разбавлялись водой.

Вопреки общему обычаю, неизвестная нам Постумия, председательница пиров современной молодежи, постановила закон пить цельное вино. Конечно, под именем Постумии нельзя искать женщину высшего круга, какую-нибудь знакомую Клодии.

Один из замечательнейших стихов по смелости, сжатости и образности сравнения. Жаль, что Пушкин совершенно его выпустил в своем переводе, который и приводим здесь целиком:

Вакх, сын Семелы, по прозванию Тионейский, или от греческого слова ϑυενι (неистовствовать), или от Тионы, прозвания Семелы.

Подобно тому, как сам Катулл отправлялся в Вифинию с пропретором Меммием, которого он так бранит (10), почти единовременно с ним два лучших его друга Вераний (9) и Фабулл (13, 12, 45) возвращались из свиты проконсула Пизона, вероятно, из Испании. По собственному опыту Катулл в настоящем стихотворении предчувствует, что и его приятели разжились на службе у консула не более, чем он у своего Меммия, и за то облегчает душу бранью против высоких друзей.

Сумки путешественников ловки и подручны по своей маловесности.

Vappa собственно прокислое вино, а в переносном значении негодный человек в роде нашей кислятины.

На записных таблицах для отметок прихода пришлось выставлять одни расходы.

Слово «были» показывает, что Вераний и Фабулл во время написания стихотворения уже не были на службе у Пизона.

Хотя это стихотворение и желает преимущественно насолить Цезарю, но формально направлено против его начальника военных построек, всадника Мамурры, родом из Формии (Molo di Gaeta), которые поэтому Гораций (1 сат. 5, 37) иронически называет городом Мамурр. Мамурра сперва растратил отцовское наследство (ст. 17), почему он и называется (41, 4. 43, 5) гулякой Формианцем, но после в Понте и Испании и под конец в Галлии скопил огромные богатства, которые употреблял на роскошные постройки в Риме. В жизнеописании Катулла мы говорили о шаткости догадок насчет причин исключительной ненависти Катулла к Мамурре и через него к самому Цезарю, в том числе и об Амеане, послужившей будто бы яблоком раздора (Вестфаль). Настоящее стихотворение, в форме Архилоховских ямбов, написано в 55 году тотчас за первым походом Цезаря в Британию (стих. 4, 20), но раньше смерти Юлии, дочери Цезаря и супруги Помпея, которая умерла в сентябре 54 года. Не может быть сомнения, что Мамурра, подобно самому Цезарю, не отличался особенной чистотою нравов, но трудно определить, в какой мере он заслуживал такую исключительную ненависть. Нет сомнения, что своим любострастием он в Риме заслужил уличную кличку Mentula, которую мы переводим словом хлыщ, которым так часто играет Катулл в своих нападках на Мамурру.