Якоб и Вильгельм Гримм - Полное собрание сказок и легенд в одном томе

Но башмачник не унывал: и в третий раз пошел к королю; он сказал: «Господин король, портному-то шепнул кто-то, что на дворе вашего замка вода в фонтане не бьет; так он похвастал, что может фонтан тот заставить в вышину выше человеческого роста бить, да еще притом и струя его как хрусталь чиста будет». Позвал король портного к себе и говорит ему: «Если завтра же утром не станет у меня вода во дворе струею бить, то на этом же самом дворе палач сократит твое тело на целую голову». Бедняга портной и раздумывать не стал и поспешил за городские ворота; а так как теперь опасность грозила его жизни, то слезы так и катились у него по щекам. Между тем как он, грустный, шел по дороге, к нему подбежал жеребенок, которого он когда-то выпустил на волю и который успел обратиться в славного карего конька. «Настало теперь время, – сказал он, – когда и я могу тебе отплатить за твое доброе дело. Я уж знаю, что тебя печалит; садись же поскорее на меня верхом – я теперь таких двоих снести могу». Портной словно ожил от этих слов; разом вскочил на коня, а конь во весь мах помчался к городу – и прямо во двор замка. Там он с быстротою молнии три раза обежал кругом и затем пал наземь. И вдруг что-то страшно грохнуло: кусок земли с середины двора взлетел мигом вверх и перелетел через замок, и тотчас вслед за тем струя воды, вышиною в человека на коне, стала бить вверх, и была чиста как хрусталь, и солнце играло на ней своими разноцветными лучами. Когда король это увидел, он вскочил от изумления, подошел к портняге и обнял его в присутствии всех.

Однако же счастье было непродолжительно. У короля дочерей было много, и притом одна красивее другой, а сына не было ни одного. И вот злой башмачник четвертый раз пошел к королю и сказал: «Господин король, портной-то все не унимается в своем высокомерии. Теперь вот хвастает, что если бы он захотел, то аист тебе сразу бы сынка за пазухой принес!» Король приказал позвать портного и сказал: «Если ты так сделаешь, что мне через девять дней будет сын принесен, то я выдам за тебя свою старшую дочь». «Велика эта награда, – подумал про себя портняга, – чего-чего из-за нее не сделал бы… Только вишни-то эти уж очень высоко висят: полезешь за ними, да подломится ветка – пожалуй, и лоб расшибешь!» Пошел он домой, сел на свой рабочий стол, поджав ноги, и стал обдумывать, что ему делать. «Нет! – воскликнул он наконец. – Так жить нельзя спокойно! Надо отсюда уехать!» Связал свой узелок и поспешил выйти из города. Как вышел на луга, так и увидел там своего приятеля аиста, который, словно ученый муж, преважно расхаживал взад и вперед, иногда приостанавливался, удостаивал лягушку своего особого внимания и наконец ее проглатывал. Аист подошел к нему и с ним поздоровался. «Вижу я, что у тебя котомка за плечами; зачем же ты это задумал покинуть город?» Портной рассказал ему, чего король от него потребовал, а он исполнить не может, – и жаловался на свою горькую участь. «Ну ты из-за этого не очень себя круши, – сказал аист, – в этой беде я тебе помогу. Давным-давно уже ношу я в этот город младенцев в пеленах – отчего же мне и принца не принести? Ступай себе домой и будь спокоен. От нынешнего дня через девять дней приходи в королевский замок – и я туда же прибуду». Пошел портняга домой и в назначенное время направился в замок. Вскоре после того прилетел и аист и постучался в окно. Портной отворил ему, и долговязый кум осторожно вошел в окошко и пошел размеренными шагами по гладкому мраморному полу; в длинном клюве его был ребенок, прелестный, как ангельчик, и протягивал ручонки к королеве. Аист положил ей ребенка на колени, и она его целовала и миловала и была вне себя от радости. Аист же перед отлетом снял с себя свою дорожную сумку и передал ее королеве. Сумка набита была свертками с цветными сахарными горошинками, и королева разделила их между своими маленькими дочками. А старшей ничего не досталось – ей дали веселого портного в мужья. «Ну, – сказал он, – теперь мне все кажется, что Бог мне на шапку послал! Видно, права была моя матушка, когда говорила: кто на Бога надеется да счастьем не обделен, тому пропадать не приходится».

Пришлось башмачнику тачать те башмаки, в которых портняга отплясывал на своей свадьбе; а затем ему приказано было навсегда покинуть город. Пошел он по дороге к лесу, и она привела его к виселице; изморенный дневным жаром, терзаемый злобою и ненавистью, он бросился на землю около виселицы. Но чуть только он закрыл глаза, собираясь заснуть, оба ворона, сидевшие на головах висельников, с зловещим карканьем слетели к нему и выклевали ему очи. Обезумевший от боли и ужаса, он устремился в лес, да там, вероятно, и сгинул, потому что с той поры никто его не видал и о нем не слыхивал.

Жил-был однажды мужик, у которого и денег, и добра было достаточно; но как ни был он богат, а все кое-чего недоставало к его полному счастью: у него от жены его детей не было. Частенько случалось, что его соседи-мужики по пути в город смеялись над ним и спрашивали его, почему у него детей нет. Это наконец озлобило его, и когда он пришел домой, то сказал жене: «Хочу иметь ребенка! Хоть ежа, да роди мне!» И точно, родила ему жена ребенка, который в верхней части тела был ежом, а в нижней мальчиком, и когда она ребенка увидала, то перепугалась и сказала мужу: «Видишь ли ты, что наделал своим недобрым желанием». – «Что будешь делать? – сказал муж. – Крестить его надо, а никого нельзя к нему в крёстные позвать». Отвечала мужу: «Мы его иначе и окрестить не можем как Гансом-ёжиком». Когда ребенка крестили, священник сказал, что его «из-за игл ни в какую порядочную постельку положить нельзя». Вот и приготовили ему постельку за печкой – подостлали немного соломки и положили на нее Ганса-ёжика. И мать тоже не могла кормить его грудью, чтобы не уколоться его иглами. Так и лежал он за печкою целых восемь лет, и отец тяготился им и все думал: «Хоть бы он умер!» Но Ганс-ёжик не умер, а все лежал да лежал за печкой. Вот и случилось, что в городе был базар и мужику надо было на тот базар ехать; он спросил у своей жены, что ей с базара привезти? «Немного мяса да пару кружков масла для домашнего обихода», – сказала жена. Спросил мужик и у работницы – та просила привезти ей пару туфель да чулки со стрелками. Наконец он сказал: «Ну а тебе, Ганс-ёжик, что должен я привезти?» – «Батюшка, – сказал он, – привези мне волынку». Вернувшись домой, мужик отдал жене, что было по ее приказу куплено, – мясо и масло, отдал работнице ее чулки и туфли, наконец полез и за печку и отдал волынку Гансу-ёжику. И как только Ганс-ёжик получил волынку, так и сказал: «Батюшка, сходи-ка ты в кузницу да вели моего петушка подковать – тогда я от вас уеду и никогда более к вам не вернусь». Отец-то обрадовался, что он от него избавится; велел ему петуха подковать, и, когда это было сделано, Ганс-ёжик сел на него верхом да прихватил с собою еще свиней и ослов, которых он сбирался пасти в лесу. В лесу же должен был петушок поднять Ганса-ёжика на высокое дерево; там и сидел он и пас ослов и свиней, пока стадо у него не разрослось; а отец ничего о нем и не знал. Сидя на дереве, Ганс-ёжик надувал свою волынку и наигрывал на ней очень хорошо. Случилось мимо того дерева королю ехать, заблудившемуся в лесу, и вдруг услышал он музыку; удивился король и послал своего слугу узнать, откуда слышна музыка. Тот осмотрелся и увидел только на дереве петушка, на котором сидел верхом еж и играл на волынке. Приказал король слуге своему спросить, зачем он там сидит – да, кстати, не знает ли он, какою дорогою следует ему вернуться в свое королевство? Тогда Ганс-ёжик слез с дерева и сказал, что сам покажет дорогу, если король письменно обяжется отдать ему то, что он первое встретит по возвращении домой на своем королевском дворе. Король и подумал: «Это немудрено сделать! Ведь Ганс-ёжик не знает грамоты, и я могу написать ему что вздумается». Вот и взял король перо и чернила, написал что-то на бумаге и передал Гансу; а тот показал ему дорогу, по которой король благополучно вернулся домой. А дочь-то его, еще издали завидев отца, так ему обрадовалась, что выбежала навстречу и поцеловала его. Тут и вспомнил он о Гансе-ёжике, и рассказал дочери все, что с ним случилось, и что он какому-то диковинному зверю должен был письменно обещать то, что ему дома прежде всего встретится; а тот зверь сидел верхом на петухе, как на коне, и чудесно играл на волынке. Рассказал король дочке, как он написал в записи, что «первое встречное Гансу-ёжику не должно достаться», – потому тот грамоте не разумеет. Королевна обрадовалась и похвалила отца, потому она все равно к тому зверю не пошла бы.