Якоб и Вильгельм Гримм - Полное собрание сказок и легенд в одном томе

У одной матери был мальчик лет семи, такой хорошенький и милый, что никто не мог взглянуть на него, не приласкав, а для матери он был милее всего на свете. Вдруг ребенок заболел внезапно, и Господь призвал его к Себе… Мать неутешно по нему плакала день и ночь. Но вскоре после того, как ребенок был погребен, он стал ночью являться на тех местах, где он при жизни сидел и играл; если мать плакала, плакал и ребенок и с наступлением утра исчезал. Но так как мать не унималась от плача, то ребенок пришел к ней однажды ночью в саване и с венком на голове, как был в гроб положен, присел в ногах ее постели и сказал: «Матушка, да перестань же плакать, а то мне нет покоя в моем гробике, потому что мой саван не просыхает от твоих слез – а они все на него прямо падают». Мать испугалась этих слов и не стала плакать более. На следующую ночь ребенок пришел опять; он держал в руке свечечку и сказал матери: «Видишь ли, теперь мой саван скоро совсем обсохнет и мне будет спокойно спать в моей могилке». Тогда мать возложила печаль свою на милосердие Божие, стала переносить свое горе спокойно и терпеливо, и ребенок не приходил уж к ней более и спокойно спал на своем могильном ложе.

Был однажды на белом свете богач, и у того богача жил слуга, который служил ревностно и честно, вставал каждое утро раньше всех и позже всех ложился вечером, и где была тяжелая работа, другим не по силам, там он всегда первый за нее принимался. При этом он ни на что не жаловался, был всегда доволен и всегда весел. Когда окончился год его службы, господин его не дал ему никакого жалованья и подумал: «Этак-то лучше – и я на этом сохраню кое-что, и он от меня не уйдет, а останется у меня на службе». Слуга не сказал ему ни слова и на второй год исполнял ту же работу, как и в первый, и даже тогда, когда и за второй год не получил никакого жалованья, – примирился с этим и остался по-прежнему на службе. По прошествии и третьего года господин спохватился, стал рыться в кармане, однако ничего из кармана не вынул. Тогда наконец слуга заговорил: «Я, сударь, честно служил вам три года сряду, а потому будьте так добры, дайте мне то, что мне следует получить по праву; мне бы хотелось от вас уйти и повидать белый свет». А скряга и отвечал ему: «Да, милый мой слуга, ты мне служил прекрасно и должен быть за это вознагражден надлежащим образом», – опять сунул руку в карман и грош за грошом отсчитал ему три гроша… «Вот тебе за каждый год по грошу – это большая и щедрая плата, какую ты мог бы получить лишь у очень немногих господ». Добряк слуга немного толку смыслил в деньгах, спрятал свой капитал в карман и подумал: «Ну теперь у меня полнешенек карман денег – так о чем мне и тужить? Да не к чему и затруднять себя тяжелою работой!»

И пошел путем-дорогою по горам, по долам, весело припевая и припрыгивая на ходу. Вот и случилось, что в то время, когда проходил он мимо кустов, вышел к нему оттуда маленький человечек и спросил: «Куда путь держишь, веселая голова? Вижу я, что ты ничем особенно не озабочен». – «А о чем же мне и печалиться? – отвечал парень. – Карман у меня полнешенек – в нем бренчит у меня жалованье, полученное за три года службы». – «А велика ли вся твоя казна?» – спросил человечек. – «Велика ли? А целых три гроша звонкой монетой!» – «Послушай, – сказал человечек, – я бедный, нуждающийся человек, подари ты мне свои три гроша: я уж ни на какую работу не пригоден, а ты еще молод и легко можешь заработать свой хлеб». Парень был добросердечный и притом почувствовал жалость к человечку; подал ему свои три гроша и сказал: «Прими Христову милостыньку, а я без хлеба не останусь». Тогда сказал человечек: «Видя твое доброе сердце, я разрешаю тебе высказать три желания – на каждый грош по желанию! – и все они будут исполнены». – «Ага! – сказал парень. – Ты, видно, из тех, которые любят пыль в глаза пускать! Ну да если уж на то пошло, то я прежде всего желаю получить такое ружье, которое бы постоянно попадало в намеченную цель; а во‑вторых, желаю получить такую скрипку, на которой чуть заиграю, так чтобы все кругом заплясало; а в‑третьих, если к кому обращусь с просьбою, так чтобы мне в ней отказу не было». – «Все это я тебе даю», – сказал человечек, сунул руку в куст – и поди ж ты! – достал оттуда словно по заказу и ружье, и скрипку. Отдавая и то и другое парню, он сказал: «Если ты кого попросишь о чем, то ни один человек на свете тебе не откажет».

«Вот у меня и есть все, чего душа желает!» – сказал сам себе парень. Вскоре после того повстречался ему на пути человек с длинной козлиной бородкой; он стоял и прислушивался к пению птички, сидевшей очень высоко, на самой верхушке дерева. «Истинное чудо! – воскликнул он наконец. – У такой маленькой твари и такой голосище! Эх, кабы она была моей! Жаль, что ей никто не может на хвост соли насыпать!» – «Коли только за этим дело стало, – сказал парень, – так птицу мы оттуда сейчас спустим!» – прицелился и так ловко попал, что птица упала с дерева в терновник. «Ступай, плутишка, – сказал парень человеку, – вынимай оттуда свою птицу». – «Ну что же? Я подберу свою птицу, коли уж вы в нее попали!» – сказал тот, прилег на землю и давай продираться внутрь тернового куста. Когда он залез в самую середину кустарника, вздумалось парню подшутить – взялся он за свою скрипку и давай на ней наигрывать. Тотчас же начал и человек этот поднимать ноги вверх и подскакивать, и чем более парень пилил на своей скрипке, тем шибче тот приплясывал. Но шипы терновника изодрали его дрянное платьишко, растеребили его козлиную бороденку и перецарапали ему все тело. «Да что же это за музыка! – крикнул наконец плут. – Что за музыка! Пусть господин перестанет играть – я вовсе не хочу плясать!» Но парень не очень его слушал и думал про себя: «Ты довольно людей помучил – пусть-ка теперь тебя терновник поцарапает!» – и продолжал наигрывать, а плут все выше и выше подскакивал, и лохмотья его одежды то и дело оставались на иглах терновника. «Ай вей! – взмолился плут. – Лучше уж я дам господину что он желает – дам целый кошелек с золотом – лишь бы он играть перестал!» – «О! Если ты такой щедрый, – сказал парень, – то я, пожалуй, и прекращу мою музыку; однако должен тебя похвалить – ты под мою музыку отлично пляшешь!» – затем получил от жидка кошелек и пошел своей дорогой.

Плут остался на том же месте и все смотрел вслед парню, пока тот совсем не скрылся из глаз; а тогда и начал кричать что есть мочи: «Ах ты, музыкант грошовый! Ах ты, скрипач из пивной! Погоди уж: дай мне с тобой с глазу на глаз встретиться! Так тебя пугну, что во все лопатки бежать от меня пустишься». И кричал, и ругался сколько мог. А когда он этою бранью немного пооблегчил себе душу, то побежал в город к судье. «Господин судья – ай вей! – извольте посмотреть, как на большой дороге какой-то злодей меня ограбил и что со мной сделал! Камень и тот должен был бы надо мною сжалиться! Извольте видеть: платье все в клочья изорвано! Тело исколото и исцарапано! И весь достаточек мой вместе с кошельком у меня отнят! А в кошельке-то все червонцы, один другого лучше! Ради бога, прикажите злодея в тюрьму засадить!» Судья спросил: «Да кто же он был? Солдат, что ли, что тебя так саблей отделал?» – «Ни-ни! – сказал плут. – Шпаги обнаженной при нем не было, только ружье за спиной да скрипка под бородою; этого злодея немудрено узнать!» Выслал судья свою команду, и его посланные легко отыскали парня, который преспокойно шел своей дорогой; да у него же и кошель с золотом нашли. Призванный в суд, он сказал: «Я к этому человеку не прикасался и денег у него не брал – он сам по доброй воле мне деньги предложил, лишь бы только я перестал играть на скрипке, потому что он не мог выносить моей музыки». – «Никогда! Как можно! – закричал плут. – Все-то он лжет!» Но судья и без того парню не поверил и сказал: «Плохое ты нашел себе оправдание – не может быть, чтобы этот человек тебе по доброй воле деньги дал!» – и присудил добродушного парня за грабеж на большой дороге к повешению. Когда его повели на казнь, плут не вытерпел, закричал ему: «А, живодёр! А, собачий музыкант! Теперь небось получишь заслуженную награду!» А парень преспокойно поднялся с палачом по лестнице на виселицу и, обернувшись на последней ступеньке, сказал судье: «Позвольте мне обратиться к вам перед смертью с некоторой просьбой!» – «Ладно, – сказал судья, – дозволяю, не проси только о помиловании». – «Нет, прошу не о помиловании, – отвечал парень, – а о том, чтобы мне напоследок дозволено было еще раз сыграть на моей скрипке». Плут закричал благим матом: «Ради бога, не дозволяйте, не дозволяйте ему!» Но судья сказал: «Почему бы мне ему этого не дозволить? Пусть потешится перед смертью, а затем – и в петлю». Но он и не мог отказать ему вследствие особого дара, который был тому дан человечком… Плут же стал кричать: «Ай вей! Ай вей! Вяжите, вяжите меня покрепче!» Тогда добродушный парень снял свою скрипку с шеи, настроил ее, и чуть только первый раз провел по ней, все стали шаркать ногами и раскачиваться – и судья, и писцы его, и судейские, и даже веревка выпала из рук того, кто собирался скрутить плута. При втором ударе смычка все подняли ноги, а палач выпустил добродушного парня из рук и приготовился к пляске… При третьем ударе все припрыгнули на месте и принялись танцевать – и судья с жидком впереди всех, и выплясывали лучше всех. Вскоре и все кругом заплясало, все, что сбежалось на базарную площадь из любопытства, – старые и малые, толстяки и худощавые, даже собаки и те стали на задние лапы и начали прыгать вместе со всеми. И чем долее играл он, тем выше прыгали плясуны, так что даже головами стали друг с другом стукаться, и напоследок все подняли жалобный вопль. Наконец судья, совсем выбившись из сил, закричал парню: «Дарю тебе жизнь, только перестань играть!» Добродушный парень внял его голосу, отложил скрипку в сторону, опять повесил ее себе на шею и сошел с лестницы. Тогда подошел он к плуту, который лежал врастяжку на земле, не будучи в силах перевести дыхание, и сказал ему: «Негодяй! Теперь сознайся, откуда у тебя деньги, не то сниму скрипку и опять стану на ней играть». – «Украл я, украл деньги! – закричал плут в отчаянии. – А ты честно их заработал». Услышав это, судья приказал вести плута на виселицу и повесить как вора.