Якоб и Вильгельм Гримм - Полное собрание сказок и легенд в одном томе

Мучимая дурными предчувствиями, я велела оседлать моего любимого иноходца и в сопровождении только одного слуги помчалась в лес. Вскоре слуга упал вместе с лошадью и не мог уже следовать за мною, так как его лошадь сломала себе ногу. Не останавливаясь, я продолжала свой путь и вскоре увидела чужеземца, ехавшего ко мне навстречу с красавцем оленем на привязи. Я спросила его, куда девал он брата моего и как добыл этого оленя, из глаз которого лились крупные слезы. Вместо ответа он громко рассмеялся. Я, страшно взбешенная этим, выхватила пистолет и выстрелила в чудовище; но пуля отскочила от его груди и попала в голову моему коню. Я упала наземь, а незнакомец пробормотал какие-то слова, от которых я потеряла сознание.

Когда я опять пришла в себя, я уже находилась в этой подземной пещере, в моем стеклянном гробу. Чародей еще раз явился ко мне, сказал, что он моего брата обратил в оленя, мой замок, со всеми угодьями, уменьшил в такую величину, что весь он поместился в другой стеклянный ящик, а всех людей моих превратил в дым и закупорил вот в эти стеклянные сосуды. Если я желаю покориться его воле, то ему ничего не стоит все опять привести в прежний вид: стоит только вскрыть сосуды, и все примет свой естественный образ. Я ему по-прежнему ничего не отвечала. Тогда он исчез, покинув меня в моей темнице, где вскоре одолел меня глубокий сон. Среди тех образов, которые проносились в моем сознании, была и такая утешительная картина: мне представлялось, что к моему гробу подходит юноша и освобождает меня из моей темницы, и вот сегодня, открыв глаза, я увидела тебя и вижу, что моя мечта осуществилась. Помоги мне выполнить то, что мне еще так недавно представлялось как наяву в моих сновидениях. Первое, что мы должны сделать, это поднять стеклянный ящик с моим замком и поставить на тот широкий камень».

Как только ящик был поставлен на камень, камень поднял его вместе с красавицей и с юношей в верхний зал, из которого они легко могли выйти на свежий воздух. Туда же вынесли они и ящик, сняли с него крышку, и любо-дорого было посмотреть, как замок, дома и все строения стали вдруг увеличиваться и быстро возрастать до своей настоящей величины. Затем они вернулись снова в подземную пещеру и на том же камне подняли вверх наполненные дымом сосуды. И чуть только красавица вскрыла сосуды, голубоватый дымок вышел из них и превратился в живых людей, в которых красавица узнала всех своих слуг. Ее радость возросла еще более, когда она увидела, что ее брат идет к ней из лесу в своем прежнем, человеческом образе, который к нему возвратился после того, как он убил чародея в виде черного вола. И в тот же день по своему обещанию красавица обвенчалась со счастливцем портным.

Гейнц был ленив, и хоть у него не было никакого другого дела, кроме того что он гонял свою козу на пастбище, однако же он все-таки вздыхал, когда, закончив свой рабочий день, возвращался вечером домой. «Тяжелая это работа, – говаривал он, – и тягость немалая – так-то вот из года в год гонять козу в поле до поздней осени. И еще если бы было можно при этом прилечь да уснуть! А то нет, смотри-ка в оба, чтобы она молодые деревца не повредила, либо через изгородь в сад не пробралась, либо с поля не убежала. Не успокоишься тут, на жизнь не порадуешься!» Он присел, стараясь собраться с мыслями, и все соображал, как бы ему эту тягость со своих плеч сбросить? Долго все эти соображения ни к чему не приводили, и вдруг у него словно чешуя с глаз свалилась. «Я знаю, что сделать! – воскликнул он. – Женюсь на толстой Трине; у той тоже есть коза, так она, может, и мою со своею гонять станет – тогда мне не придется долее себя мучить».

Итак, Гейнц поднялся, привел свои усталые члены в движение, перешел через улицу, дальше ему идти и не было нужно, в тот дом, где жили родители Трины, и стал свататься за их работящую и добродетельную дочку. Родители недолго раздумывали: «Ровня ровнюшке пара», – подумали они и согласились. Вот толстая Трина и стала женою Гейнца и стала гонять обеих коз в поле. Наступили для Гейнца красные деньки, и не надобно было ему ни от какой работы отдыхать, кроме своей собственной лени. Лишь изредка и он выходил из дома вместе с женою и говорил: «Только затем и выхожу, чтобы мне потом покой слаще показался; а то уж начинаешь к нему терять всякий вкус».

Однако же и толстая Трина была не менее своего супруга ленива. «Милый Гейнц, – сказала она ему однажды, – зачем станем мы без всякой нужды жизнь себе портить, да еще в лучшие годы? Ведь козы-то наши каждое утро нарушают нам самый сладкий сон. Так не лучше ли будет, если мы их отдадим соседу, а себе возьмем от него взамен пчелиный улей? Ведь улей-то поставим мы на солнышке позади дома, да уж о нем и заботиться не станем. Пчел ни кормить, ни в поле гонять не надо: они сами и вылетают из улья, и прилетают обратно, и мед собирают, не требуя от нас никакой затраты труда». – «Ты это, женушка, разумно надумала! – похвалил Гейнц. – И мы твое предложение выполним немедля, да к тому же мед и вкуснее, и питательнее козьего молока, и сохраняется дольше».

Сосед, конечно, весьма охотно дал за двух коз колоду пчел. Пчелы неутомимо летали из колоды, туда и обратно, с утра до позднего вечера, и наполнили соты прекраснейшим медом, так что по осени Гейнц добыл его целую кружку.

Эту кружку они поставили на полку в своей спальне, вероятно, из опасения, что ее могут украсть и чтобы предохранить ее от мышей. Трина припасла палочку около своей кровати, чтобы не вставая отгонять палкой непрошеных гостей от меда.

Ленивый Гейнц неохотно покидал постель ранее полудня. «Кто рано встает, – говаривал он, – тот себя не жалеет». Однажды среди бела дня, лежа в постели и отдыхая от долгого сна, он сказал своей жене: «Все бабы – сластены, и ты мед подлизываешь; пока ты его не съела, не лучше ли нам выменять на него гуся с гусенком?» – «Пожалуй, – отвечала Трина, – только уж не раньше, как после рождения ребенка, который бы нам этого гуся с гусенком стал пасти! Не мне же за гусятами ухаживать да силы свои на это тратить!» – «А ты думаешь, – сказал Гейнц, – что твой ребенок станет гусей пасти? Нынче дети-то родителей не очень слушают: все больше по своей воле делают, потому что умнее родителей себя считают». – «О! Пусть только попробует меня не послушать – так и не порадуется! – сказала Трина. – Я тогда возьму палку да и задам ему хорошую баню. Вот как его учить стану!» – воскликнула Трина и в своем усердии, схватив палку, приготовленную для мышей, так ею взмахнула, что задела кружку с медом на полке. Кружка ударилась об стену и, упав с полки, разбилась вдребезги, а чудный мед разлился по полу. «Вот тебе и гусь с гусенком! – сказал Гейнц. – Теперь его и пасти не придется. А все же ведь счастье, что кружка-то мне на голову не упала! Право, нельзя нам на свою судьбу пожаловаться». И, увидев в одном из черепков немного меду, он протянул к нему руку и сказал с видимым удовольствием: «Остаточком, женушка, полакомимся, а потом с перепугу-то и отдохнем еще; ну что за важность, если мы и попозже обычного времени встанем: ведь день и так велик». – «Да, голубчик, еще успеется. Недаром об улитке говорят, что она была на свадьбу приглашена и, пустившись в путь, поспела только на крестины. Ведь тише едешь – дальше будешь!»