Якоб и Вильгельм Гримм - Полное собрание сказок и легенд в одном томе

Тут только и начал Ганс-Игрок вести настоящую игру и вскоре полсвета успел обыграть.

Случилось однажды, что Смерть пришла к нему, а он как раз сидел за игорным столом; Смерть и сказала ему: «Ганс, выйди-ка сюда на минутку». А Ганс отвечал: «Погоди маленько, пока игру закончу; вон полезай на то дерево да нарви там всяких плодов, чтобы было нам с тобою чем в дороге позабавиться». Полезла Смерть на дерево, а когда захотела слезть с него, то и не могла, и Ганс-Игрок держал ее на дереве целых семь лет, и в течение этого времени ни один человек на белом свете не умер.

Случилось, что проходили мимо того дерева те же странники, увидели на нем Смерть, и когда узнали, в чем дело, то пошли вместе к Игроку и приказали ему спустить Смерть с дерева. Тот пошел, сказал ей: «Сойди», – и она тотчас сошла и задушила Ганса.

Ганс прослужил семь лет у своего господина и стал говорить ему: «Срок моей службы, сударь, миновал уже, и я бы очень охотно вернулся теперь к моей матери; а потому пожалуйте мне мое жалованье». Хозяин его отвечал: «Ты служил мне верно и честно; по твоей службе должна быть тебе и награда». И дал ему кусок золота величиною в его голову. Ганс вытащил платочек из кармана, завернул в него слиток золота, положил его на плечо и пустился домой. Шел он своей дорогой, плелся нога за ногу и увидел всадника, который бодро и весело проскакал мимо него на славной лошади. «Ах, – сказал Ганс вслух, – что за славная штука эта верховая езда! Сидишь, словно на стуле, ни на какой камень не спотыкаешься, обуви не изнашиваешь и едешь себе вперед да вперед, сам того не замечая». Всадник, услышав это, сдержал коня и крикнул: «Эй, Ганс, так зачем же ты пешком-то идешь?» – «Приходится идти пешком, коли нужно домой снести вот этот слиток; оно, положим, и золото, однако вот голову приходится набок держать, да и плечо тоже оттянуло». – «А знаешь ли что? – сказал всадник. – Давай меняться: я тебе отдам своего коня, а ты мне свой слиток». – «С удовольствием, – сказал Ганс, – но только предупреждаю, что придется тебе с ним тащиться». Всадник спешился, взял у Ганса слиток золота и помог ему взобраться на седло; потом дал ему поводья в руки и добавил: «Если хочешь, чтобы конь бежал быстро, стоит только тебе языком прищелкнуть да крикнуть: «Гоп-гоп».

Ганс был радешенек, как уселся на лошадь, и поехал себе легко и свободно. Немного спустя показалось ему, что ему следует ехать быстрее, и он стал языком прищелкивать и покрикивать « Гоп-гоп»! Конь пошел крупной рысью, и, прежде чем Ганс успел оглянуться, он очутился во рву, который отделял дорогу от полей. И лошадь тоже перескочила бы через ров, если бы не удержал ее встречный крестьянин, который шел по дороге и гнал перед собою корову. Ганс кое-как выкарабкался и поднялся на ноги; но он был очень раздосадован и сказал мужику: «Какая глупая штука эта верховая езда! Особенно когда вот на этакую клячу попадешь, которая и трясет, и с себя сбрасывает – того и гляди еще шею себе переломишь! Никогда я теперь больше на нее не сяду! То ли дело ваша корова – идешь себе за нею вольготно, да сверх того, еще каждый день от нее молоко, и масло, и сыр. Чего бы я не дал за такую корову!» – «Ну уж если вам моя корова так приглянулась, так я охотно поменяю ее на вашего коня». Ганс был радешенек этой мене; а крестьянин поскорее вскочил на коня и поспешил уехать. Вот Ганс преспокойно погнал перед собою корову и все обдумывал свой удачный оборот: «Как это славно! Стоит только куском хлеба запастись (в нем у меня не будет недостатка!), а сыр да масло у меня во всякое время готовы! А захотелось пить – подоил корову да и напился сколько душе угодно!» Подойдя на дороге к гостинице, Ганс приостановился, на радостях съел все, что у него захвачено было в дорогу на обед и на ужин, и на последнюю пару грошей приказал подать себе полстакана пива. Затем погнал он свою корову далее, по дороге к деревне, где жила его мать. Жар был томительный, потому что солнце уже близилось к полудню, а Гансу оставался еще, по крайней мере, час пути. Наконец жара его до такой степени одолела, что у него и язык к нёбу липнуть стал. «Этой беде помочь нетрудно, – подумал Ганс, – вот теперь-то и подоить корову и полакомиться от нее молочком!» Привязал он корову к сухому дереву, подставил свою кожаную шапку вместо подойника, но, как ни бился, молока не мог добыть ни капли. А так как он доил корову неискусно, то она стала у него биться и нанесла ему задней ногой такой удар в голову, что он покатился на землю и некоторое время даже в себя прийти не мог. По счастью, по той же дороге шел в то время мясник, который вез перед собою на тележке поросенка. «В чем тут дело?» – крикнул он Гансу и помог ему подняться. Ганс и рассказал ему все, что случилось. Мясник подал ему свою фляжку и сказал: «На-ка выпей да подкрепись! Корова эта, конечно, никакого молока не даст – она уж стара и годится разве только для тяги либо на убой». – «Э-э! – проговорил Ганс, ероша на голове волосы. – Кто бы это мог подумать! Оно, конечно, хорошо, если можно такую скотину дома заколоть – говядина славная! Но я коровьего мяса не люблю: не сочно, вишь, оно! Вот если бы мне такую свиночку – это другое дело, да притом еще и колбаски!» – «Слышь-ка, Ганс, – сказал мясник, – уж так, для тебя, я, пожалуй, с тобою на корову свинкой поменяюсь». – «Благослови тебя Бог за твое расположение ко мне!» – сказал Ганс, передавая ему корову, и когда мясник отвязал свинку с тележки и привязал на веревку, то Ганс взял конец той веревки в руку.

Пошел Ганс дальше и стал думать, как все устраивается по его желанию, и даже если встречается какая неприятность, то сейчас же и улаживается. Вскоре нагнал его на дороге еще один парень, который нес под мышкой чудесного белого гуся. Стали они между собою беседовать, и Ганс стал ему рассказывать о своем счастье и о том, как удачно он выменивал одну вещь на другую. Парень тоже рассказал ему, что несет гуся на угощенье при крестинах. «Изволь-ка приподнять его, – продолжал он, подхватывая гуся под крылья, – какова тяжесть! Недаром мы его целых восемь недель откармливали! Кто этакого гуся жареного станет есть, тот только знай с обеих сторон жир вытирай!» – «Да, – сказал Ганс, взвешивая гуся на одной руке, – гусь увесистый; ну да и моя-то свинка тоже за себя постоит!» Между тем парень стал тревожно озираться во все стороны и даже покачивать головой. «Слушай-ка, – сказал он наконец, – насчет твоей свинки дело как будто неладно. В той деревне, через которую я сейчас шел, у старшины вот только что украдена была из хлева свинья. Боюсь я, не та ли это, что у тебя теперь на веревке. Он выслал и людей на поиски, и дело бы могло плохо кончиться, если бы они тебя застали здесь со свиньей, – пожалуй, не миновать бы тебе темного чулана…» Добряк Ганс струхнул. «Ах, батюшки, – засуетился он, – пособите вы мне из этой беды выпутаться!.. Возьмите мою свинку и дайте мне своего гуся в обмен». – «Делать нечего! Попытаемся, хоть оно и небезопасно, – отвечал Гансу парень, – а все же не желаю быть виною того, что на вас беда обрушится». Он взял веревку в руки и погнал свинью в сторону, проселком, а простодушный Ганс, избавившись от своих опасений, преспокойно пошел своей дорогой с гусем под мышкой. «Коли все-то хорошенько сообразить, так я, пожалуй, и в барышах от обмена, – размышлял Ганс, – во‑первых, жаркое из гуся отличное; затем, жиру-то сколько из него вытопится – месяца три сряду на нем лепешки печь станем; а наконец и чудесный белый пух, которым велю набить свою подушку; да еще как на ней спать-то мягко будет! То-то матушка моя обрадуется!»