Астрид Линдгрен - Расмус-бродяга

Он достал гармонику, и они остановились на приличном расстоянии от тех, кто пил кофе, позвякивая ложечками, и лакомился булочками с корицей и венскими слойками. Там сидели по большей части знатные дамы в широкополых шляпах, в платьях с рюшами и кружевами. Расмус залюбовался ими. Они были такие красивые и богатые, а ему так нравились красивые и богатые дамы! Как бы ему хотелось иметь вот такую же мать! Вот бы одна из них пожелала взять его в сыновья!

Он уже понял, что надежды на это мало. Они выжидательно смотрели на него. Но они хотели услышать его пение. Его и Оскара. Скорее Оскара. Поди, ни одна из них не подумала: «Этого мальчика я хочу взять в сыновья».

Расмус вздохнул. Но вот Оскар нажал на клавиши, и Расмусу пришлось затянуть:

Расмус легко запоминал и слова и мотив. Стоило им несколько часов походить по дворам, как он выучил наизусть все душераздирающие песни Оскара.

– «Чоллихоп-чанг-чанг, фаллера-лан‑лей», – пел он, а глаза его разглядывали дам, выбирая, которую из них он хотел бы взять себе в матери.

За ближайшим столиком сидела толстенькая тётя, которая, судя по всему, была здесь хозяйкой. Время от времени она отдавала приказания прислуживающим девушкам. Она мило болтала с двумя господами, сидевшими рядом за столиком. Видно, они ей очень нравились. Склонив голову набок, она смотрела им в глазки и смеялась без причины.

– Милый господин Лиф, берите ещё печенья, – говорила она. – Позвольте, господин Лиандер, налить вам ещё кофе.

Казалось, угождать им для неё было самое большое удовольствие на свете.

Господа, которых звали Лиф и Лиандер, были тоже очень нарядные и важные. На них были белые соломенные шляпы, у обоих маленькие усики, а у одного – цветок в петлице.

– «Чоллихоп-чанг-чанг фаллера», – пел Расмус, и его звонкий, высокий голос так красиво сливался с низким голосом Оскара.

И костюмы на них были нарядные, летние, узкие брюки… а ботинки у одного из них… верх из светлой кожи с кантом из чёрной лакированной, блестящей… Ботинки, которые…

Расмус резко оборвал песню.

На ногах у господина Лифа были те самые ботинки с лакированным кантом!..

Страх, который ему пришлось пережить утром, нахлынул на него снова. Он вспомнил плач фру Хедберг и звук страшных шагов, который он слышал, лёжа за диваном. Это были именно те ботинки, которые тогда так грозно приближались к нему. Он не мог петь, глядя на эти ботинки. Оскар сердито посмотрел на него, не понимая, в чём дело, почему он замолчал. Но это не помогло, Расмус петь больше не мог. Даже если господин Лиф был ни в чём не виновен и лишь по чистой случайности надел эти страшные, ужасные ботинки грабителя, всё равно Расмус петь был не в силах. Он глядел на эти ботинки, и ему до того стало худо, что он даже не чувствовал больше голода.

– Послушай, Хильдинг, завтра мы начнём удить рыбку пораньше, – сказал второй господин, сидящий с ним за столом.

Хильдинг! Господина Лифа зовут Хильдингом! Его зовут так же, как грабителя, и ботинки на нём такие же, как у грабителя.

– Да, надо побыстрее использовать оставшиеся дни.

И голос у него такой же, как у того грабителя.

– Но ведь вы останетесь здесь хотя бы до конца недели? – взволнованно спросила толстая дама.

– Конечно. Нам здесь нравится.

А вот Расмус не мог этого сказать про себя. Ему здесь вовсе не нравилось. Ему казалось, что он вот-вот упадёт в обморок. И, как только Оскар допел про короля из Северной Америки, он быстро схватил его за рукав и потянул отсюда.

– А что мы теперь будем делать?

Они снова лежали в песчаной ямке в сосновой роще. Окружающий мир Расмусу казался по-прежнему злым. Он отошёл и спрятался за сосну, где его стошнило. Пища не хотела оставаться в желудке из-за всех этих волнений.

Оскар попыхтел трубкой, что-то обдумывая.

– Ничего не поделаешь, видно, придётся мне идти к ленсману, ах-ах-ах! Сказать ему, мол, мне кажется, что два благородных господина ограбили фру Хедберг. Но как я смогу заставить ленсмана поверить в это? Как говорится, «это будет уже другая пятёрка, – сказала старуха, написав цифру семь».

Он выколотил трубку и надел рюкзак.

– Ноги упираются, не хотят идти к ленсману. А хочешь не хочешь, идти надо.

– Да, сохрани нас Господь, – сказал Расмус.

Так говорила тётя Ольга в Вестерхаге перед приходом инспектора. А ведь ленсман-то пострашнее инспектора.

– Однако сюда я теперь приду не скоро. Сущая Ниневия [4]здесь, да и только. Куда лучше ходить по деревням, там у них воров нет.

В маленьком городке, который Оскар с некоторым преувеличением назвал Ниневией, за время их отсутствия произошли заметные изменения. Теперь на каждом перекрёстке стояли люди, громко переговариваясь. Было видно издалека, что говорят они о чём-то важном, нетрудно было догадаться, о чём шла речь.

– Хотел бы я послушать, что они там болтают, – сказал Оскар. – Прежде чем идти к ленсману.

Он сунул Расмусу в руку пятиэровик.

– Возьми-ка вот монетку и купи кулёк тянучек, да послушай, о чём там судачат, навостри уши-то.

– Я их не только навострю, а и махать ими стану, – засмеялся Расмус.

Он побежал по улице и остановился у бакалейной лавки. Глянув в окно, он увидел, что там полно народа. Это было ему на руку. Придётся постоять в очереди, и можно будет послушать, о чём там толкуют. А после он купит тянучек. Полный радостного ожидания, он отворил дверь.

Минуту спустя он, запыхавшись, прибежал назад к Оскару. Лицо его было белым как мел.

– Оскар, нам нужно бежать отсюда! Поскорее!

– С какой это стати? Хвосты нам, что ли, подожгли?

Расмус в отчаянии схватил за руку Оскара:

– Оскар! Анна-Стина сказала ленсману, что это мы напали на них.

Оскар вытаращил глаза и покраснел от возмущения.

– Я? Да она меня и знать не знает. Ей даже неизвестно, как меня зовут.

– Она сказала, что пришёл бродяга с гармошкой и что с ним был мальчишка. Он сперва поиграл на гармошке, а после вошёл в дом и, угрожая револьвером, забрал изумрудное ожерелье фру Хедберг.

Оскар ударил себя по лбу кулаком:

– Ну и дрянь-девка эта служанка. Будь она здесь, я запихал бы это враньё обратно ей в глотку. Ну а сама-то фру Хедберг что говорит?

– Она вроде бы помирает, ничего сказать не может, лежит как мёртвая. Доктор говорит, что сердце у неё бьётся еле-еле…

Жилы на висках у Оскара надулись. От злости он покраснел ещё сильнее и снова ударил кулаком по лбу.

– Стало быть, всё у них идёт как по маслу. Теперь служанка может врать, что ей вздумается, а ленсман, поди, верит каждому её слову.