Катрин Ципсе - Пинелла Пропелла

— Я так не думаю, — возразила мама. — Разве у уникальных форм жизни бывают нормальные родители, как мы с тобой? Скорее, наш ребёнок — самая обычная форма жизни, только со своим уникальным талантом.

— Может, ты что-нибудь такое съела во время беременности? — предположил папа. — В джунглях всякое может быть.

— Может, — согласилась мама.

На этом они и успокоились.

Так или иначе, поскольку часть необходимой для роста энергии Пинелла тратила на полёты, она всегда оставалась чуточку ниже сверстников. А на дереве жила, потому что оттуда можно в любое время полететь куда угодно. Даже окно открывать не нужно.

Логично, правда?

При этом Пинелла летала не так, как бабочки или птицы, которые расправляют крылья и машут ими вверх-вниз.

Совсем не так.

Прежде чем взлететь, Пинелла икала, у неё щекотало в носу. Уши становились горячими и красными, как помидор, и даже немного вращались, если внимательнее присмотреться, — совсем как маленькие пропеллеры.

И только после этого Пинелла поднималась вверх, будто воздушный шарик, очень-очень медленно и осторожно. Её можно было бы запросто удержать за ноги, если бы кому-нибудь пришла в голову подобная глупость. Уже довольно высоко, где-то на уровне второго этажа, она животом ложилась на воздух, вытянув шею и выставив вперёд подбородок, раскидывала руки — и дальше передвигалась горизонтально. Если Пинелла особенно спешила, она помогала себе руками и ногами, как будто плыла по-собачьи.

К сожалению, в городке на берегу озера Пинелла могла летать только по ночам. Днём она ходила, как все нормальные дети. Потому что обещала родителям никого не пугать. Люди уж точно удивились бы, увидев девочку в небе. Кое-кто мог бы от неожиданности врезаться в дерево и набить огромную шишку. Или, к примеру, подавиться, если в это время ел яблоко.

В общем, Пинелла старалась летать по ночам. Но иногда взлетала случайно, к примеру когда думала о полёте. Мысли ведь часто приходят сами собой, и тут уж ничего не поделаешь.

Обнаружив как-то утром у себя в саду девочку со взъерошенными каштановыми волосами, бабушка Шнайдер очень удивилась. Она собирала малину и вдруг услышала за спиной «Здравствуйте!».

Бабушка Шнайдер обернулась.

— Здравствуйте! — повторила девочка и улыбнулась так широко, что стало видно все четыре дырки на месте передних зубов. — Я только хотела попросить у вас булочку с мёдом. Я долго к вам добиралась и ужасно хочу есть. Но бузинного сока, пожалуйста, не надо.

К бабушке Шнайдер ходили только подруги, с которыми она играла в карты по четвергам. На выходных она скучала, особенно по воскресеньям. Даже с почтальоном не могла поздороваться: он слишком быстро проезжал на велосипеде мимо её дома. Так что она очень обрадовалась девочке, пожелала ей доброго утра и тут же направилась на кухню, где приготовила самый большой медовый бутерброд за последние двадцать пять лет, два месяца и одиннадцать дней — это с тех пор, как в её пруд упал маленький мальчик, наблюдавший за лягушками.

Тогда бабушка Шнайдер вытащила мальчика из воды, отнесла его на кухню и, промокшего до нитки, посадила за стол. Налила ему полный стакан бузинного сока, потому что это лучшее средство от простуды, и намазала на булку масло и мёд толстыми слоями. Мальчик высох раньше, чем успел съесть угощение. Бабушка Шнайдер помнила: у того мальчика были такие же взъерошенные каштановые волосы, как у этой девочки, которая сейчас уплетала булочку с мёдом. Совпадение объяснялось просто: мальчик, двадцать пять лет назад упавший в пруд бабушки Шнайдер, был папа Пинеллы.

Бабушка Шнайдер поставила рядом с девочкой полный стакан тёплого бузинного сока, потому что он прилагается к булочке с мёдом, и спросила:

— Собственно, ты умеешь плавать?

— Мм… — ответила Пинелла и подвинула стакан к бабушке Шнайдер — может, та сама захочет выпить своего сока. — Плавать меня научил папа, а вот летать получилось само собой.

Пинелла говорила с набитым ртом, так что понять её было трудновато, но бабушка Шнайдер справилась.

— О! — восхищённо воскликнула она. — Вот и прекрасно! Раз ты умеешь плавать, значит, не утонешь в моём пруду с рыбами. А раз умеешь летать, при случае соберёшь яблоки с самой верхушки. Мне это даётся с каждый годом всё тяжелее.

— Запросто! — пообещала Пинелла, проглотив последний кусок бутерброда. — Я мигом справлюсь!

С этого самого момента Пинелла Пропелла стала для бабушки Шнайдер официальной ныряльщицей в пруд и обрывальщицей яблок. А бабушка Шнайдер стала для Пинеллы Пропеллы официальной намазывательницей мёда на булочки и, кроме того, приготовительницей бузинного сока, а иногда и будительницей по утрам, зашивательницей дырок на штанах и слушательницей историй. Последнее — строго с семи до восьми вечера, потому что весь день Пинелла была страшно занята в школе. Ну а после школы наступало время отдохнуть: понежиться в гнезде из подушек и одеял на мирабелевом дереве, полюбоваться на небо и облака. Но каждый вечер ровно в семь Пинелла сидела за столом на кухне, ела булочки с мёдом и задавала бабушке Шнайдер вопросы вроде:

— А ты знаешь, как люди спят в гамаках?

Или:

— А как ты думаешь, сколько обезьян умещается на баобабе?

Или:

— А ты представляешь, как выглядят джунгли сверху?

И, поскольку бабушка Шнайдер ни разу в жизни не видела обезьян на баобабе, Пинелле приходилось рассказывать ей об этом и о многом другом. Пока бабушка Шнайдер слушала, сидя на тумбочке возле плиты, мама Пинеллы посылала дочери поцелуи — каждый размером с огромный воздушный шар, на котором нарисовано много-много красных сердечек. И все они оседали у Пинеллы в животе, отчего там становилось тепло и приятно. А уж когда к маминым поцелуям добавлялись папины приветы, Пинелла просто блаженствовала.

Как только на улице темнело, Пинелла принималась за лётные тренировки. Она становилась на самую высокую ветку мирабелевого дерева и вызывала у себя икоту, а потом зуд в носу. И вот уши становились горячими, краснели, начинали слегка вращаться на ночном ветру, как лопасти маленького пропеллера, — и Пинелла взлетала.

Вертикально, словно воздушный шар, поднималась к звёздному небу и делала сальто над дымоходной трубой. Замечала Пинеллу лишь кошка Лысого Матце, которая жила по другую сторону улицы и ночами обходила окрестности, включая сад бабушки Шнайдер. У кошки дел было невпроворот, но, когда в ночном небе появлялась девочка, кошка бросала всё и садилась под мирабелевым деревом. Пинелла хорошо её видела сверху, потому что у кошки Лысого Матце кончик хвоста светился белым. Она вся была рыжая, почти оранжевая, и только на самом кончике хвоста — белое пятнышко. Почему так — никто не знал.