Элинор Портер - Поллианна

– Ах, тётя Полли, как я люблю, когда у вас такой красивый розовый румянец! Но как же мне хочется сделать вам ещё и причёску! Если бы… Послушайте, тётя Полли!

Но тётя Полли была уже где-то далеко в передней.

Однажды в конце августа Поллианна, приехав с утренним визитом к Мистеру Пендлтону, увидела у него на подушке яркую сине-жёлто-зелёную ленту, обрамлённую с одной стороны красным, а с другой – фиолетовым. Малышка чуть было не задохнулась от восторга.

– Смотрите, Мистер Пендлтон, радужёнок! Настоящий радужёнок прибыл к вам с визитом! – воскликнула она, тихонько хлопнув в ладоши. – Ура, ура, ура, какой же он красивый! Но как же он сюда забрался?

Джон Пендлтон печально улыбнулся: сегодня он был более, чем обычно, не в ладах с этим миром.

– Ну, я думаю, что виной всему грань стеклянного термометра, который висит за окном, – вяло проговорил он. – Вообще-то термометр полагается держать в тени, но здесь у нас по утрам на него вовсю светит солнце.

– Но Мистер Пендлтон, ведь это же так красиво! Подумать только, что значит солнце! Ах, боже мой! Да если бы у меня был термометр, я бы его нарочно целый день на солнце держала!

– Ну и какой же был бы от него тогда прок? – засмеялся больной. – Как бы ты узнала, жарко на улице или холодно, если бы твой термометр день-деньской висел на солнце?

– Да какая разница?! – прошептала Поллианна, не отрывая завороженного взгляда от сияющей разноцветной ленты на подушке. – Какая разница, жарко тебе или холодно, если у тебя в доме радуга!

Больной снова засмеялся. Он не без любопытства посмотрел на восхищённое лицо Поллианны. И вдруг его осенило. Он позвонил в звонок.

– Нора, – обратился Мистер Пендлтон к появившейся в дверях горничной, – подите-ка в большую гостиную и принесите мне оттуда один из тех больших медных подсвечников, что стоят на камине.

– Да, сэр, – пробормотала слегка удивлённая горничная.

А когда через минуту она вернулась, её шаги сопровождало негромкое мелодичное позвякивание. Изумившись, она поняла, что оно исходит от гранёных хрустальных подвесок, которыми был украшен принесённый ею старинный канделябр!

– Благодарю вас. Поставьте его сюда на столик, пожалуйста, – велел Мистер Пендлтон. – А теперь принесите-ка шнурок и привяжите его на окно, вон к тем гвоздикам на раме, хорошо? Один конец с этой стороны, другой – с той. Нет-нет, никаких штор! Вот и всё. Благодарю вас, – сказал он, когда она выполнила его распоряжения.

Как только она вышла, он со смеющимся лицом обернулся к удивлённой Поллианне.

– А теперь, Мисс, подайте мне, пожалуйста, подсвечник!

Взяв канделябр обеими руками, она осторожно положила его на кровать; тогда Мистер Пендлтон тотчас же принялся снимать с него одну за другой подвески, и через минуту на кровати их лежала в ряд уже целая дюжина!

– А теперь, дитя моё, я попрошу вас развешать всё это на шнурке. Я подумал, раз уж вам так хочется, чтобы в доме была радуга – то почему бы нам с вами этого не устроить?

Не успела Поллианна закрепить на залитом солнцем окне третью подвеску, как начались настоящие чудеса! Она была в таком восторге, что её дрожащие пальчики едва справились с остальными! Но наконец все подвески были на месте, и отойдя от окна, Поллианна тихо вскрикнула от восхищения.

Роскошная, но сумрачная спальня превратилась в сказочный дворец! Всюду были танцующие разноцветные пятнышки – красные и зелёные, оранжевые и фиолетовые, синие и золотистые! И стены, и пол, и вся мебель, в том числе и кровать, на которой лежал Мистер Пендлтон – всё, решительно всё в комнате вдруг засверкало ослепительными красками!

– Ах, Мистер Пендлтон, я в жизни не видела такой красоты! – прошептала Поллианна и вдруг рассмеялась: – Вот видите, даже солнце играет со мной в мою игру! – воскликнула она, забыв на мгновение, что Мистер Пендлтон не мог знать, о чём идёт речь. – Вот было бы здорово иметь много-премного этих чудесных штучек! Я поделилась бы ними и с тётей Полли, и с Миссис Сноу, и… И со всеми! Вот тогда они бы наверняка научились радоваться! А что, я думаю, даже тётя Полли, появись у неё в доме радуга, обрадовалась бы так, что не удержалась бы и стала бы хлопать дверями! Ну, вы поняли, от радости! Как вы думаете?

Мистер Пендлтон рассмеялся.

– Насколько я помню вашу тётю, Мисс Поллианна, я сомневаюсь, что нескольких хрустальных подвесок будет достаточно, чтобы заставить её хлопать дверями. Ну, то есть от радости. Да, кстати о солнце: что это у вас с ним за игры?

Поллианна сначала не поняла; а поняв, глубоко вздохнула.

– Ах да, я и забыла! Я никогда не рассказывала вам о своей игре. Но теперь я вспомнила!

– Тогда, может быть, вы мне расскажете?

И в этот раз Поллианна ему рассказала. Она рассказала ему всё с самого начала – с того момента, когда вместо куклы среди церковных пожертвований ей попались костыли. Рассказывая, она не видела его лица. Её восторженные глаза всё ещё продолжали любоваться танцующими цветными бликами от раскачивающихся на солнце хрустальных подвесок!

– Ну, вот и всё, – вздохнула она, закончив свой рассказ. – Теперь вы знаете, почему я сказала, что солнце тоже со мной играет.

Мгновение они молчали. Потом с кровати донёсся тихий, неровный голос.

– Может быть; однако мне кажется, что самая идеальная призма в мире – это вы сами!

– Ах, но я ведь не умею делать из солнца радугу!

– В самом деле? – улыбнулся он, и Поллианна, взглянув в этот момент на его лицо, изумилась: откуда в глазах этого сурового человека слёзы?

– Да, – сказала она и через минуту грустно добавила: – Боюсь, Мистер Пендлтон, что солнце мне вообще во вред… У меня от него одни веснушки. Тётя Полли говорит, что это оно виновато!

Мистер Пендлтон тихо засмеялся, и Поллианна опять изумилась: смех его звучал почти как рыдание!

В сентябре Поллианна начала ходить в школу. На вступительном экзамене выяснилось, что она обладает незаурядными способностями и для своих лет вполне образована. Поэтому, к её радости, она тотчас же была записана в класс, где учились её ровесники.

Школа в некоторых отношениях стала для Поллианны сюрпризом; а Поллианна, безусловно, во многих отношениях стала сюрпризом для школы. Однако вскоре дело пошло на лад, и Поллианна как-то призналась тёте, что по большому счёту ходить в школу – это всё-таки значит жить, хотя раньше она в этом и сомневалась.

Увлёкшись учёбой, Поллианна всё же не забывала старых друзей. Правда, теперь она, конечно, не могла уделять им так много времени, как прежде; однако она уделяла им столько времени, сколько могла. Пожалуй, более других этой переменой был недоволен Джон Пендлтон.

Однажды в субботу после обеда он решил об этом поговорить.