Трент Далтон - Мальчик глотает Вселенную

Маленький красный седан «Форд-Метеор» с громким визгом тормозит передо мной.

Кэйтлин Спайс толчком открывает пассажирскую дверцу.

– Садись! – рявкает она.

– Зачем? – спрашиваю я.

– Просто полезай в машину, Илай Белл! – говорит она.

Я проскальзываю на пассажирское сиденье. Закрываю дверцу. Кэйтлин жмет на акселератор, и меня отбрасывает на спинку кресла, когда мы врываемся в поток машин.

– Иван Кроль, – говорит она, держа руль правой рукой, а левой протягивая мне папку из манильской бумаги, в которой лежат ксерокопии каких-то документов под полицейским снимком Ивана Кроля, сделанным когда-то при аресте.

Она поворачивается ко мне, и солнце освещает в контражуре ее волосы и лицо через водительское окно, и ее идеальные зеленые глаза глубоко погружаются в мои собственные.

– Расскажи мне все.

«Форд-Метеор» снижает скорость на проселочной дороге в Беллбоури, которая змеится среди нагромождения старых эвкалиптов и кустов лантаны с удушливым запахом, сплетенных в сплошные заросли на многие километры.

Впереди дорожный указатель.

– Корк-лэйн, – говорю я. – Это здесь.

Корк-лэйн – это грунтовка с большими выбоинами от колес и камнями размером с теннисный мяч, из-за которых нас подбрасывает на сиденьях в неподходящем для бездорожья автомобиле Кэйтлин.

У меня было двадцать семь минут, чтобы рассказать Кэйтлин все. Свои вопросы она приберегла под конец.

– Значит, Лайла уволокли, и он просто исчез с лица Земли? – спрашивает она, усердно работая рулем, стараясь держать машину прямо.

Я киваю.

– Это тоже ляжет в дело, – говорит Кэйтлин, кивая на папку в моих руках. – Я слышала, как ты разговаривал с Дэйвом. Я записала имя, которое ты сказал. Иван Кроль. В настоящее время в Юго-Восточном Квинсленде есть только четыре зарегистрированных человека, имеющих дело с ламами, – фермеры и люди, которые держат лам как домашних питомцев, – и Иван Кроль один из них. Так что я позвонила остальным троим и спросила их прямо: могут ли они сказать, где были шестнадцатого мая, в день пропажи семейства Пеннов, как предполагают копы. У них всех имелись прекрасные правдоподобные и скучные истории о том, где они были. Тогда я поехала в полицейский участок Форститьюд-Вэлли и попросила своего старого школьного приятеля, Тима Коттона, который там теперь служит констеблем, откопать мне все, что у них есть в досье на Ивана Кроля. И вот он передает мне пачку бумаг, и я иду делать ксерокопии, и пока я копирую все эти бумаги, то читаю все эти полицейские отчеты, как они ездили к Ивану Кролю на ферму в Дайборо пять отдельных раз – в пяти долбаных случаях – за последние двадцать лет по делам о пропавших без вести людях, знакомых с Иваном или как-то связанных с ним. И все пять раз ни одной зацепки. Ну а дальше, прошлым вечером, я возвращаю папку Тиму Коттону и покупаю ему пиццу с фрикадельками в заведении «Лакки», там, в Вэлли, чтобы отблагодарить его за помощь, и он на мгновение делает паузу между попытками залезть мне в трусы, и знаешь, что он говорит?

– Что?

Кэйтлин встряхивает головой.

– Он сказал: «Может, тебе стоит оставить этот мяч профессиональным ловцам, Кэйтлин?»

Она сильно хлопает ладонью по рулю.

– Я имею в виду – что, такое дерьмо действительно говорит долбаный полицейский офицер, Илай? Пропал восьмилетний ребенок, а он говорит: «Оставь этот мяч профессиональным ловцам». И это когда любая помощь важна! Вот именно поэтому я ненавижу гребаный крикет!

Наш автомобиль останавливается возле внушительных белых железных ворот, встроенных в высокую бетонную стену глиняного цвета. Кэйтлин опускает свое окно и протягивает руку к красной кнопке интеркома.

– Слушаю, – говорит нежный голос.

– Здравствуйте, это «Курьер мейл» для интервью с мистером Брозом, – говорит Кэйтлин.

– Добро пожаловать! – отвечает нежный голос.

Ворота с лязгом разъезжаются.

Дом Титуса Броза белый, как и его костюмы, и его волосы, и его руки. Это широко раскинувшийся белый бетонный особняк с колоннами, балконами в духе Джульетты и белой деревянной двойной входной дверью, настолько большой, что через нее могла бы пройти белая яхта с поднятой белой мачтой. Это скорее особняк плантатора из Нового Орлеана, чем укромный уголок скромного миллионера из Беллбоури.

Солнечный свет мерцает сквозь листья пышных вязов вдоль длинной извилистой подъездной дорожки, бегущей через огромный ухоженный газон и в конце концов упирающейся в широкие ступени белого мрамора.

Кэйтлин ставит машину слева от мраморных ступеней на парковочной площадке для посетителей, усыпанной желтым гравием, выскальзывает наружу и щелкает багажником. В кронах вязов щебечут птицы, легкий ветерок колышит листья. Больше ничего.

– Как я объясню, кто ты такая? – шепчу я.

Кэйтлин лезет в багажник и вытаскивает старую черную камеру «Кэнон» с длинным сложным серым объективом, наподобие тех камер, что используют наши спортивные фотографы на стадионе «Ланг-Парк» в дни игр.

– Я – «рыбий глаз»! – улыбается она, закрывая один глаз, чтобы посмотреть через объектив.

– Ты же не фотограф.

– Фигня, – хихикает она. – Наведи и нажми.

– Где ты взяла эту камеру?

– Стащила из ремонтного шкафа.

Кэйтлин направляется к высокой входной двери.

– Пошли! – оборачивается она. – Ты опаздываешь на интервью.

Звонок в дверь. Дверной звонок раздается в трех местах внутри раскинувшегося в стороны дома, одна трель перекликается с другой, как маленькое музыкальное произведение. Сердце полно надежды. Сердце почти выпрыгивает из моего горла. Кэйтлин сжимает свою камеру, как будто это боевой молот и она ведет за собой в бой группу пьяных шотландцев. Вокруг больше никаких звуков, кроме птиц в кронах вязов.

Это место так далеко от всего. Так далеко от жизни и мира. Теперь я понимаю, насколько дом не соответствует обстановке. Эти белые возвышающиеся колонны не вписываются в естественный пейзаж, окружающий нас. Здесь что-то не так, в этом есть нечто неправильное.

Одна половина широкой двустворчатой двери открывается. И когда она распахивается, я не забываю засунуть правую руку в глубокий карман пиджака, спрятав ее подальше от чужих глаз.

Невысокая женщина в строгом сером рабочем платье – униформе горничной, я полагаю. Возможно, филиппинка. С радушной улыбкой. Она открывает дверь шире, и я вижу хрупкую худую женщину в белом платье. Ее лицо такое худое, что кажется, будто щеки нарисованы масляными красками поверх выделяющихся скул. Теплая улыбка. Знакомое лицо.

– Добрый день, – говорит она, изящно и коротко кланяясь. – Вы ребята из газеты?

Теперь ее волосы седые. Раньше они были просто светлыми. Они все такие же прямые и длинные, покрывающие плечи.