Трент Далтон - Мальчик глотает Вселенную

– Не всегда нужно быть рядом с кем-то, чтобы поддерживать его, – говорит он. – Как продвигается твое письмо?

– Почти закончил.

Дорогой Алекс!

Как ты думаешь, Боб Хоук хорошо справляется с работой премьер-министра? Дрищ говорит, что у него достаточно хитрости и воли, чтобы быть хорошим лидером для Австралии. Дрищ говорит, что он напоминает Рафи Реджини, старого немецкого еврея, который в середине 1960-х годов вместе с Дрищом заправлял тотализатором во втором отряде. Рафи Реджини был и дипломатом, и настойчивым человеком одновременно. Он принимал ставки на что угодно: на скачки, футбол, бокс, драки во дворе, шахматные матчи. Однажды он принял ставки на то, что именно парни получат на пасхальный обед в 1965 году. Дрищ говорит, что Рафи Реджини разработал систему курьерской доставки тараканами. Вы все еще пользуетесь системой доставки тараканами? Выигрыши выплачивались в основном табаком для самокруток, но братва начала поднимать вонь из-за задержек с получением законного выигрыша в вечернее время, когда сигарета как раз ценнее всего на свете. Чтобы выделить себя из других потенциальных букмекеров, Рафи Реджини и придумал тараканью почтовую службу. Он держал целую коллекцию жирных откормленных тараканов в жестянке из-под ананасов у себя под кроватью. Чертовски сильные были те тараканы, надо сказать. Используя нитки, выдернутые из одеяла и простыни, Рафи наловчился привязывать к спине таракана три тонких самокрутки и просовывать его под дверь камеры, наставляя на путь к своему предполагаемому клиенту. Но как убедиться, что таракан пойдет туда, куда нужно? Рафи начал экспериментировать со своими маленькими курьерами. Вскоре он понял, что тараканы идут в определенных направлениях, в зависимости от того, какая нога из шести у них оторвана. Если оторвать переднюю ногу, то таракан начнет двигаться в северо-восточном или северо-западном направлении. Удалите среднюю левую, и таракан будет отклоняться влево так сильно, что станет описывать круги против часовой стрелки. Уберите среднюю правую, и он начнет кружить по часовой. Посадите такого таракана вплотную к стене, и он побежит вдоль нее по прямой линии и будет благодарен за это. Если Рафи требовалось доставить посылку Бену Банагану, сидящему через семь камер по коридору по левую сторону, то он отрывал таракану среднюю левую ногу и отправлял в великое путешествие с сигаретой, на которой были нацарапаны номер камеры предназначения и имя «Банаган». Храбрый таракан сворачивал под каждую дверь на своем пути, а братва, связанная кодексом чести, исправно отправляла его снова и снова в славную одиссею вдоль стены. Я все думаю о том, какими же нежными должны были быть их руки. Все эти убийцы, грабители и мошенники. Думаю, у них было время быть нежными. Все время мира. В последнее время я думаю, Алекс, что каждая проблема в мире, каждое преступление, когда-либо совершенное, может быть прослежено до чьего-либо отца. Грабежи, изнасилования, терроризм, Каин против Авеля, Джек Потрошитель – все это восходит к отцам. Возможно, и к матерям тоже, я допускаю, но в этом мире нет ни одной дерьмовой матери, которая не была бы в первую очередь дочерью дерьмового отца. Не рассказывай мне, если не хочешь, но я был бы рад узнать о твоем отце, Алекс. Он был хорошим? Он был порядочным? Был ли он в тюрьме? Благодарю за твои мысли по поводу моего отца. Ты справедливо подметил. В каждой истории есть две стороны, я считаю. Я спрашивал маму про новые серии «Дней нашей жизни». Она сказала передать тебе, что у Марии наблюдаются признаки улучшения в больнице. Лиз приходила в отделение интенсивной терапии, чтобы признаться, но когда Мария очнулась, то сказала, что там было слишком темно, чтобы узнать нападавшего, поэтому Лиз держит рот на замке и, кажется, вполне способна жить с чувством вины. Первое слово, которое Мария произнесла, когда очнулась, было «Нил». Но, хотя Нил являлся ее настоящей любовью, она сказала, что никогда не сможет стать его женой, и дала ему согласие, чтобы он остался с Лиз и их ребенком.

С нетерпением жду ответа.

Илай.

P. S. Я приложил копию поэмы Омара Хайяма «Рубайят». Дрищ говорит, что она помогла ему выдержать тюрьму. Она о хорошем и плохом в жизни. Плохо то, что жизнь коротка и должна закончиться. А хорошо то, что она протекает с хлебом, вином и книгами.

– Дрищ.

– Да, малыш?

– Артур Дейл. То новое имя, которое ты взял.

– Ну и?

– Дейл.

– Ну, ну?

– Это же имя того тюремщика, офицера Дейла.

– Ага, – говорит Дрищ. – Мне требовалось джентльменское имя, а офицер Дейл был наиболее близок к моему понятию джентльмена. Ближе, чем кто-либо другой.

Воспоминание об офицере Дейле уводит мысли Дрища к его первому сроку в начале 1940-х.

– Видишь ли, малыш, за решеткой встречаются все сорта скверны, – продолжает он. – Парни, которые начали хорошо, но превратились в плохих; парни, которые кажутся плохими, но вовсе не плохие; а еще там есть парни, у которых порок в крови и костях, потому что они с этим родились. Ровно так же можно описать добрую половину надзирателей в Богго. Они пошли на эту работу, потому что их тянуло к себе подобным, ко всем этим насильникам, убийцам и психопатам, которых они якобы пытались перевоспитать, но на самом деле все, что они делали, – это кормили своих же злобных зверей, которые раньше дремали в клетках их собственных гребаных голов.

– Но не офицер Дейл.

– Нет, не офицер Дейл.

После первой попытки побега надзиратели Богго-Роуд крепко поприжали Дрища, рьяно обыскивая его по нескольку раз на дню. Во время этих обысков у сотрудников вошло в привычку бить Дрища по башке, чтобы тот развернулся; пинать его в задницу, когда они хотели, чтобы он наклонился; пихать в нос, если им было нужно, чтобы он сделал шаг назад. Однажды Дрищ не выдержал и сорвался, находясь в своей камере, – начал хватать куски из помойного ведра и швырять их через решетку в офицеров. Они вернулись, чтобы охолонуть его ледяной водой под напором из пожарного шланга. Затем один из офицеров принес два ведра кипятка с тюремной кухни. Другой офицер начал тыкать Дрища через решетку раскаленной кочергой.

– Эти офицеры терроризировали меня так, будто я был каким-то бультерьером, которого они готовили к собачьим боям, – говорит Дрищ. – А у меня имелась самодельная заточка, которую я хранил под подушкой, и я схватил ее и всадил одному из этих хмырей в руку. Я махал перед ними заточкой, плевался и исходил пеной, как бешеный пес. Дальше начался настоящий ад, но посреди всего этого безумия нашелся один человек, офицер Дейл, который заступился за меня. Он орал на этих больных ублюдков, чтобы они оставили меня в покое, что с меня хватит. И я помню, как смотрел на него и видел все будто в замедленном темпе, и думал, что истинный характер лучше всего проявляется в аду, что настоящая доброта несомненно виднее всего в преисподней, где все шиворот-навыворот – где зло процветает, а добродетель считается за слабость – вы понимаете, о чем я?