Трент Далтон - Мальчик глотает Вселенную

Август переводит дыхание.

– Не волнуйся, – говорит он. – Когда папа трезвый – он сама милота.

Август открывает на кухне древний холодильник «Кельвинатор». Он так покрыт ржавчиной, что на моих руках остается рыжая пыль, когда я до него дотрагиваюсь.

– Прости, еды не особо много, – говорит Август.

В холодильнике бутылка воды, ведерко бутербродного маргарина и банка маринованного лука, а также что-то заплесневелое и черное в нижнем контейнере – то ли залежавшийся кусок стейка, то ли повесившаяся мышь.

– Что ты ел на ужин? – спрашиваю я.

Август открывает дверь кладовки и показывает шесть пачек куриной лапши быстрого приготовления.

– Купил это пару дней назад, – сообщает он. – А еще купил пакет замороженных овощей, чтобы смешивать с ними. Хочешь, я тебе что-нибудь приготовлю?

– Нет, спасибо. Мне просто нужно поспать.

Я следую за Августом мимо отца, лежащего без сознания в гостиной, и дальше по коридору, до первой комнаты слева.

– Здесь я сплю, – говорит Август.

В комнате темно-синий ковер на полу, односпальная кровать вплотную к стене и старый шкаф с облупившейся кремовой краской напротив кровати.

– Думаю, ты можешь устроиться на ковре рядом со мной, – говорит Август.

Он машет рукой в сторону спальни в конце коридора.

– Там папина комната, – поясняет он.

Я показываю на комнату рядом со спальней Августа. Ее дверь закрыта.

– А что насчет этой?

– Это библиотека, – отвечает он.

– Библиотека?..

Август открывает дверь этой комнаты и щелкает выключателем. Здесь нет ни кроватей, ни шкафов, ни картин на стенах. Есть только книги. Но они не сложены аккуратно на полках, потому что никаких полок здесь тоже нет. Только гора книг, в основном в мягких обложках, которая растет из всех четырех углов, образуя вершину в центре, и достигает высоты моих глаз. В комнате нет ничего, кроме груды книг в форме вулкана. Триллеры и вестерны; любовные романы и классика; приключения и толстые учебники по математике, биологии, анатомии человека; сборники поэзии, книги по истории Австралии; книги о войне, спорте и религии.

– Это все его? – удивляюсь я.

Август кивает.

– Откуда он их столько натаскал?

– Из социальных магазинов, – говорит Август. – Думаю, он прочел их все.

– Это невозможно, – говорю я.

– Не знаю, – пожимает плечами Август. – Все, что он делает, – это читает. И пьет.

Август кивает на комнату в конце коридора.

– Он просыпается рано, часов в пять утра, и начинает сворачивать сразу все самокрутки, которые собирается выкурить в течение дня, – штук тридцать или сорок; а затем просто валяется на кровати, читает книги и курит сигареты, которые свернул.

– Что, даже из спальни не выходит?

– Выходит, когда хочет выпить. Или когда хочет посмотреть по телику «Распродажу века».

– Это трындец какой-то, – говорю я.

Август кивает:

– Да, для дебилов передача, но ему нравится.

– Мне нужно поссать, – говорю я.

Август кивает и ведет меня к туалету и ванной, расположенным рядом с отцовской спальней. Он открывает дверь туалета, и мы оба отшатываемся от вони застарелой мочи и пива. На пластиковой крышке бачка лежит газета «Курьер мейл», разодранная на квадратики, которыми Август вытирает себе задницу. Пространство туалета достаточно длинное и широкое, чтобы вместить фаянсовый унитаз и дверь, открытую вовнутрь; и в данный момент на полу лужа отцовской мочи глубиной чуть ли не в дюйм. По-цыплячьи желтый пушистый коврик перед унитазом пропитан мочой, в углу у стены притаился туалетный ершик.

– Он теряет меткость после пятого стакана, – объясняет Август, стоя на краю этого бассейна с папашиной мочой. – Можешь ссать прямо отсюда, если хочешь. Если у тебя там полный бак, то ты скорее всего добьешь.

Я встаю на берегу лужи и расстегиваю ширинку.

Август достает из встроенного шкафа в коридоре простыню и полотенце. В своей комнате он скатывает полотенце в рулон, делая из него для меня подушку. Я ложусь на спину на темно-синий ковер и накрываюсь простыней. Август стоит возле двери спальни. Он поднимает правую руку к выключателю.

– Тебе так нормально? – спрашивает он.

– Да, все в порядке, – говорю я, устраивая ноги поудобнее. – Рад встрече, Гус.

– И я рад встрече, Илай, – отвечает он.

– Рад с тобой разговаривать, – продолжаю я.

Он улыбается.

– Я тоже рад, – говорит он. – Выспись как следует. Все будет хорошо.

– Ты действительно так думаешь? – спрашиваю я.

Он кивает.

– Не волнуйся, Илай, – произносит он. – Это нам на пользу.

– Что нам на пользу?

– Эта наша жизнь, – говорит он.

– А откуда ты знаешь, что это на пользу?

– Мне сказал человек в трубке.

Я киваю. Нет, мы не сумасшедшие. Мы просто устали. Нам просто нужно немного поспать.

– Спокойной ночи, Гус, – говорю я.

– Спокойной ночи, Илай.

Свет гаснет, и темнота заполняет комнату. Август перешагивает через меня, чтобы добраться до своей кровати. Я слышу, как скрипят пружины в его матрасе, когда он ложится. Тишина. Илай и Август Беллы снова вместе, в другой темной спальне. Дрищ рассказывал, что иногда открывал глаза в такой же темноте, в тьмущей тьме подземелья Черного Питера, и представлял, что это вовсе не тьма. Это было просто пространство, говорил он. Глубокий космос. Глубокая Вселенная.

– Гус?

– Да?

– Как ты думаешь, Лайл еще жив?

Молчание. Долгое молчание.

– Гус?

– Да?

– О, – говорю я. – Я просто проверял – вдруг ты снова перестал разговаривать.

Молчание.

– Пожалуйста, не переставай разговаривать со мной, Гус. Мне нравится с тобой говорить.

– Я не перестану разговаривать с тобой, Илай.

Молчание. Глубокое вселенское молчание.

– Как ты думаешь, Лайл еще жив? – повторяю я.

– А ты как думаешь, Илай?

Я размышляю об этом. Я постоянно размышляю об этом.

– Ты помнишь, что Лайл обычно говорил о «Параматта Илз», когда он на самом деле знал, что команда проиграет, но не хотел это признавать? – спрашиваю я.

– Ага, – говорит Август.

Молчание.

– Ты помнишь, что он говорил?

– Да, извини, – откликается Август. – Я только что написал это в воздухе.

– Хорошо, – говорю я. – Я просто не хочу это произносить.

Пускай это сохранится в воздухе. Может быть, там Лайл Орлик и останется. В воздухе. В моей голове. В моем сердце. В моей ярости. В моей мести. В моей ненависти. В моем времени, которое придет. В моей Вселенной.

– Помнишь тот день, когда мы объелись шелковицы? – спрашивает Август.

Я помню. Тутовое дерево, росшее на участке соседа, Дота Ватсона, свисало через задний забор нашего дома в Дарре. Дрищ присматривал за нами в тот день, но не понимал, что мы съели слишком много сочных спелых плодов, пока меня не вырвало фиолетовым ручьем во время обеда. Я метнулся на улицу через заднюю дверь прачечной, но не успел добраться до травы. Я заблевал всю дорожку, ведущую к бельевым веревкам. Пурпурное пятно расплывалось по бетону, словно кто-то уронил на него бутылку превосходного красного бургундского вина. Дрищ не выразил мне сочувствия по поводу резей в животе, а просто заставил вымыть дорожку средством для посуды и горячей водой. Когда я все убрал, Дрищ сказал, что хочет испечь пирог с шелковицей, наподобие тех, что он ел в приюте для мальчиков на юге.