Дэвид Митчелл - Утопия-авеню

Дженис вздыхает:

– Что ж, такой комплимент заслуживает встречного. Я тут раздобыла ваш новый альбом, «Зачатки жизни»… – Она умолкает, наматывает нитку янтарных бус на мизинец. – Это просто усраться и не жить!

Эльф, Дин и Грифф переглядываются.

– Мы еще не освоили американский, – говорит Эльф. – «Усраться и не жить» – это хорошо или плохо?

– Это очень хорошо, – заверяет ее Ленни. – И «Рай – это дорога в Рай» тоже классная вещь. Ваш альбом помог нам с Дженис пережить зиму.

Эльф замечает, как он смотрит на Дженис. «У них роман. Или был…»

Она кивает на Пирамиду и спрашивает:

– Ты там живешь, Дженис?

– Ага. Прямо как в сказке. Не самое дешевое жилье в Челси, но, по-моему, мы заслуживаем роскоши за все наши труды.

– В Пирамиде жили многие знаменитости, – говорит Ленни. – Артур Миллер и Мэрилин Монро. Жан-Поль Сартр. Сара Бернар. И единственная и неповторимая Дженис Джоплин…

Дженис оглядывается по сторонам.

– А где Джаспер? – негромко спрашивает она. – И как правильно произносится его фамилия?

– Де Зут, – отвечает Эльф. – Он ушел спать. От перелетов ему всегда плохо, так что он решил отдохнуть перед завтрашним концертом. У нас четыре выступления в клубе «Гепардо».

– Тут с ним многие хотят познакомиться. Особенно вот, Джексон. – Она кивает на темноволосого гитариста. – Ой, пойдем, я тебя угощу персиковым пуншем, по рецепту моего отца. И кстати… – Она смотрит на часы. – Пора бы уже и косячок свернуть.

К Эльф один за другим клеятся три парня. От этого ей еще больше не хватает Луизы. Дженис Джоплин приносит ей бокал какого-то мутного коктейля:

– Попробуй. Называется «Горькая правда». Его придумал мой знакомый бармен, специально для меня. Джин, мускатный орех и щепотка горя.

Они чокаются. Эльф делает глоток.

– Господи боже мой! – выдыхает она.

– Ну, можно было и так назвать.

– Это же… чистое ракетное топливо!

– Ага, мы старались. А скажи-ка мне, ты уже поняла, как со всем этим разобраться?

Горло, обожженное «Горькой правдой», теряет чувствительность.

– С чем?

– Как заниматься тем, чем занимаемся мы. С точки зрения женщины.

Дженис стоит так близко, что хорошо заметны красные прожилки в белках ее глаз и оспинки на щеках.

– Нет, – говорит Эльф. – И это горькая правда.

– Вот именно. Мужикам легче. Пой песни, распускай хвост, как павлин, а после концерта иди в бар снимать девчонок. А женщине-исполнительнице что делать? Это же нас пытаются снять. И чем больше у тебя славы, тем больше к тебе лезут. Мы… мы как…

– Принцессы-невесты в эпоху династических браков.

Дженис закусывает нижнюю губу и кивает.

– И чем больше наша слава, тем больше мужчины этим хвастают. Зарабатывают себе репутацию. «Кто? Дженис Джоплин? Ну да, как же, Дженис, помню-помню, минет на измятой постели…» Ненавижу! А как с этим бороться? И как это изменить? Как это пережить?

Из колонок превосходной стереосистемы звучит песня группы The Byrds «Wasn’t Born To Follow» [155] «Не рожден следовать» (англ.) . .

– Мне до твоей славы далеко, – говорит Эльф. – Может, ты что посоветуешь?

– У меня советов нет. Только страх и имя: Билли Холидей.

Эльф отпивает третий глоток «Горькой правды».

– Погоди, так ведь Билли Холидей сидела на героине и умерла от цирроза печени, на больничной койке, в наручниках, под надзором полиции. И денег у нее было всего семьдесят центов.

Дженис закуривает:

– Вот в этом-то и весь страх.

Американская луна серебряной монеткой втиснута в щель между двумя небоскребами. Эльф стоит у ограды на крыше, смотрит на панораму города. «Так глядят на поле боя с крепостной стены в ночь перед битвой». «Горькая правда» прожигает до самых селезенок. От косячка Дженис приятная дрожь во всем теле. Эльф воображает, что Луиза, будто Богородица, является ей посреди сада. К сожалению, это невозможно. Эльф вспоминает, как горевала, когда Брюс бросил ее и ушел к Ванессе. А отсутствие Луизы ощущается как отсутствие какой-то важной части тела. «Что я сделала не так? Ведь это я во всем виновата…»

– А вон тот самый знаменитый? – Дин тычет пальцем куда-то вдаль.

Эльф понятия не имеет, о чем он.

– Эмпайр-стейт, – отвечает Леонард Коэн. – Самое высокое здание на свете.

– А где Кинг-Конг, отмахивающийся от самолетов?

– У него укороченный рабочий день, – говорит Ленни. – Трудные времена, сам знаешь.

В некоторых домах еще светятся окна. «Каждый квадратик света – такая же жизнь, как моя», – думает Эльф.

– Слышите? – спрашивает Дин, прикладывая ладонь к уху.

– А что мы слушаем? – спрашивает Эльф.

– Музыку Нью-Йорка. Ш-ш-ш!

Сквозь разговоры и голос Сэма Кука, поющий «Lost and Lookin’» [156] «Потерял и ищу» (англ.) . , пробивается многосоставный гул: автомобили, поезда, лифты, гудки, сирены, собачий лай… Все на свете. Двери, замки, водопроводные трубы, кухни, грабители, любовники…

– Как будто оркестр перед выступлением… Только это и есть выступление, – говорит Эльф. – Какофоническая симфония. Или симфоническая какофония.

– Она всегда так разговаривает, – объясняет Дин Ленни. – Даже неукуренная.

– Эльф – прирожденный поэт, – заявляет Ленни, глядя на нее выразительными карими глазами, будто говоря: «Я вижу твою душу».

«А ты – прирожденный соблазнитель», – думает Эльф и внезапно осознает, что произнесла это вслух.

«Укурилась, чего уж там…»

– Что ж, признаю свою вину, – соглашается Ленни.

Эльф представляет, как Ленни расспрашивает Дина про ее бойфрендов и как Дин ему все рассказывает, а потом Дин расспрашивает Ленни про Дженис и Ленни ему все рассказывает. В вечной битве полов женщины обмениваются информацией; мужчины наверняка поступают так же. Эльф очень не хватает Луизы. Луиза – ее прибежище, надежное укрытие ото всех бед. Была. Есть. Была. Есть.

– А почему ты все время уезжаешь из Нью-Йорка? – спрашивает Дин Ленни, не отводя глаз от города своей мечты. – Ты же здесь обосновался.

– Я по натуре не оседлый человек. В Нью-Йорк я приехал, чтобы написать великий американский роман. Что само по себе ужасное клише. Я считал себя большой рыбой в мелком пруду, но вовсе не был рыбой. Меня все отвлекало. Гринвич-Виллидж. Битники. Фолк-музыка. Я отправлялся в долгие прогулки, изображал из себя фланера, но по-настоящему это удается только французам. Я глядел на лодки, плывущие по Ист-ривер. Однажды поднялся на лифте вон туда… – Он кивает на Эмпайр-стейт-билдинг. – Смотрел на Манхэттен и испытывал безумное желание его покорить. Овладеть им… Может быть, для этого мы и пишем песни?

– Я пишу песни, чтобы понять, что именно хочу сказать, – говорит Эльф.

– А я пишу потому, что мне это нравится, – говорит Дин.

– Наверное, ты – единственный настоящий творец среди нас, – замечает Ленни.