Салман Рушди - Два года, восемь месяцев и двадцать восемь ночей

Зумурруд и Забардаст и вся их свита были готовы к этому, они, конечно же, ждали ее ответного удара еще прежде, чем услыхали тот вопль, но подобные соображения нисколько ее не смущали. Они особо ее не боялись, потому что она женского пола, и это она знала и намеревалась проучить их всех, они и не догадывались, с кем связались. Вновь и вновь она клялась отцу, что отомстит за него, пока он не поверил ей полностью, и тогда его тело повело себя так, как ведут себя тела джиннов в тех редких случаях, когда джинны умирают: они теряют свою физическую форму, пламя взметнется вверх и угаснет. Постель опустела, но Дунья все еще видела отпечаток отцовского тела на простыне, где он прежде лежал, и его старые любимые тапочки так и стояли на полу у кровати, замерли в ожидании, словно он в любой момент мог вернуться и снова их надеть.

(В последующие дни Дунья не раз сообщала мистеру Джеронимо о том, как отец является к ней в те периоды прерванного бытия, которые у джиннов соответствуют человеческому сну, и проявляет большой интерес к ней, хочет знать обо всем, чем она занята, его обхождение сделалось теплым, объятия – нежными, словом, ее отношения с отцом заметно улучшились по сравнению с тем, как обстояли дела при его жизни. Он все еще со мной, говорила она Джеронимо, и это гораздо лучше, чем то, что было у нас прежде.)

Поднявшись со своего места, она вновь преобразилась – уже не принцесса, не дочь, но темная королева, ужасная во гневе, золотоглазая, вместо волос над головой вздымались клубы дыма. Джеронимо Манесес пробудился в кресле и понял, что это с самого начала и готовила ему жизнь – эту неустойчивость бытия, ошеломительные приключения, он задремал в одной реальности и проснулся в другой. Иллюзия, будто Элла Эльфенбайн вернулась, и обрадовала его чрезмерно, и сбила с толку, он с легкостью поддался обману, но перелет в Перистан рассеял чары, а теперь явление царицы Кафа в величии ее гнева окончательно уничтожило призрак Эллы. И сердце Дуньи, Небесной владычицы, повелительницы молний тоже переменилось. Она видела в Джеронимо перевоплощение Ибн Рушда, но, по правде говоря, наконец-то она была готова оставить старого философа в покое, признать, что старинная любовь рассыпалась в прах и в новом обличье уже не раздует былое пламя или раздует лишь на миг. Мгновение она цеплялась за эту любовь, но настала пора перейти к серьезному делу, и она уже знала, как к нему приступить.

– С тебя, – обратилась она к Джеронимо Манесесу не как влюбленная к возлюбленному, но как великая праматерь, преклонных лет старуха с волосатой бородавкой на подбородке, могла бы заговорить с младшим в роду, – начнем с тебя.

Словно мальчик в коротких штанишках, он переминался с ноги на ногу перед своей прапрабабкой и отвечал ей виноватым бормотанием. Ничего не поняла, сказала она. Говори как следует.

– Я голоден, – сказал он. – Можно мне сначала поесть?

Скажем несколько слов о себе. Когда мы вспоминаем те события, нам нелегко представить себя на месте предков, для которых вторжение в их обычную жизнь неумолимых сил метаморфизма, схождение с небес аватар трансформации означало жестокий разрыв в ткани реального бытия, в то время как для нашего времени подобные явления составляют самую заурядную норму. Разгадав тайну человеческого генома, мы получили неведомый нашим предкам дар хамелеона. Захотелось сменить пол – и мы тут же это делаем, достаточно простой манипуляции генами. Если портится настроение, стоит коснуться вделанного в руку тачпада, чтобы повысить уровень серотонина и восстановить бодрость духа. Не задан раз навсегда и цвет кожи, мы меняем оттенки по ситуации. Например, страстный болельщик может раскраситься в цвета любимой команды, «Альбицелесты» или «Россонеро» – раз, и его тело пошло бело-голубыми полосками или полыхнуло черно-красным. Когда-то давно бразильская художница попросила соотечественников обозначить свой цвет кожи и приготовила тюбики с красками, назвав каждый пигмент так, как предпочитал именовать его хозяин: «Большой черный парень», «Лампочка» и так далее. Но сегодня у нее закончились бы тюбики, а все варианты оттенков она бы так и не сумела исчерпать, и у всех ныне считается общепризнанным и безусловным, что это – наилучший порядок вещей.

Мы рассказываем здесь повесть о прошлом, о временах столь отдаленных, что мы спорим порой, историей это следует называть или же мифом. Некоторые называют это сказкой. Но в одном мы согласны: рассказывая историю прошлого, мы всегда говорим о настоящем. Излагая фантазию, вымысел, мы складываем сказку о том, что есть на самом деле. Будь это не так, предприятие наше было бы тщетным, а мы стараемся по возможности избегать в своей жизни бесцельности.

То есть исследуя и излагая свою историю, мы постоянно задаемся вопросом: как оттуда мы попали сюда.

И еще несколько слов следует сказать о молниях. Исторически нисходящий с неба огонь считался оружием мощных богов мужского пола: Индры, Зевса, Тора. Среди немногих богинь, наделенных этим грозным оружием, была йорубская богиня Ойя, великая колдунья, которая в дурном настроении – а настроение у нее портилось частенько – пускала в ход и ураган, и небесный огонь; ее почитали как богиню перемен, ее призывали в пору великого перехода, стремительной метаморфозы мира из одного состояния в другое. Вдобавок она была речной богиней: река Нигер на языке йоруба зовется Одо-Ойя.

Возможно – и нам кажется вполне вероятным – что миф об Ойе возник благодаря более раннему (на несколько тысячелетий) вмешательству в человеческую историю Небесной джиннии, которую мы в нашем повествовании называем преимущественно позднейшим именем «Дунья». В те древние времена Ойе приписывали супруга, Шанго – Царя Грозы, но потом он исчез из виду. Если у Дуньи был когда-то супруг и он погиб в прежних, несохранившихся в летописях сражениях между джиннами, этим можно объяснить ее привязанность к такому же вдовцу Джеронимо. Но это одна из множества гипотез.

Быть может, имелась у Дуньи и власть над водой, не только над огнем, но к нашему нынешнему повествованию это отношения не имеет, и информацией на этот счет мы не располагаем. Причины же, по которым она так или иначе участвовала практически по всем, что случилось с обитателями Земли за время небывалостей, тирании джиннов и Войны миров, обнаружатся во всей ясности задолго до того, как мы закончим рассказ.

Когда африканские традиции проникли в Новый Свет на невольничьих кораблях, Ойя тоже отправилась в путь. В бразильских обрядах Кандомбле ее именовали «Янса». В синкретической Сантерии Карибских островов ее образ сливался с Черной Мадонной, Девой Канделарской.