Джон Кутзее - Бесчестье

– Я разберусь, в чем тут дело, – говорит он. – Должно быть, какая-то путаница. Оставьте мне ваш номер, я перезвоню.

Люси сидит, закрыв глаза, за рулем комби. Он стучит в стекло, Люси отпирает дверцу.

– Ошибка, – говорит он, забираясь в машину. – «Короллу» они нашли, да только не мою.

– А мужчин ты видел?

– Мужчин?

– Ты сказал, арестованы двое мужчин.

– Их уже выпустили под залог. Так или иначе, машина не моя, стало быть, те, кого арестовали, моей машины не крали.

Долгое молчание.

– По-твоему, одно из другого следует логически? – спрашивает Люси.

Она включает двигатель, резко выворачивает руль.

– Не знал, что ты так жаждешь их поимки, – говорит он. Он слышит в своем голосе раздражение, но не может справиться с ним. – Если их схватят, будет суд и все, что из него проистекает. Тебе придется давать показания. Ты к этому готова?

Люси глушит двигатель. Лицо у нее замершее, она борется со слезами.

– Как бы там ни было, их уже и след простыл. Нашим друзьям вовсе не улыбается, чтобы их поймали, и уж тем более чтобы их поймала полиция штата, в котором они живут. Так что забудем об этом.

Он пытается взять себя в руки. Он становится придирой, занудой, но ничего не может с этим поделать.

– Люси, тебе самое время на что-то решиться. Либо ты продолжаешь жить в доме, полном отвратительных воспоминаний, и растравлять себе душу мыслями о происшедшем, либо оставляешь этот эпизод в прошлом и начинаешь с чистой страницы где-нибудь в другом месте. Такова альтернатива, какой я ее вижу. Я знаю, ты предпочла бы остаться здесь, но не стоит ли тебе хотя бы обдумать иную возможность? Разве мы не способны обсудить ее как разумные люди?

Люси качает головой.

– Я больше не могу разговаривать, Дэвид, просто не могу, – отвечает она, тихо, торопливо, словно боясь, что слова иссякнут. – Я знаю, я выражаюсь путано. Если бы только я могла все объяснить. Но я не могу. Не могу из-за того, кто ты и кто я. Прости. Мне жаль, что так получилось с твоей машиной. Жаль, что тебя ожидало разочарование.

Люси опускает голову на руки; плечи ее вздрагивают – она дает волю слезам.

Его вновь омывает волна чувств: апатии, безразличия, но также и легкости, как будто он выеден изнутри и от сердца его осталась только прохудившаяся оболочка. Как, думает он, может человек в таком состоянии найти слова, найти музыку, которая воскресит мертвых?

Женщина в шлепанцах и драной одежде, сидящая на тротуаре ярдах в пяти от них, пронизывает их злобным взглядом. Словно оберегая Люси, он кладет руку ей на плечо. «Моя дочь, – думает он, – любимая дочь. Которую мне выпало направлять и наставлять. Которая в скором времени станет направлять меня».

Способна ли она учуять его мысли?

Вести машину приходится ему. На полпути к дому Люси, к его удивлению, сама заговаривает с ним.

– Все выглядело таким личным, – говорит она. – Делалось с такой личной ненавистью. Вот что ошеломило меня больше всего. Остального можно было… ожидать. Но почему они меня так ненавидели? Я и не встречала их никогда.

Он ждет продолжения, но продолжения не следует, пока.

– Это история говорила через них, – произносит он наконец. – История зла. Постарайся так думать об этом, если это способно помочь. Их чувства могли показаться личными, но такими не были. Наследие предков, не более того.

– От этого не легче. Потрясение попросту не желает никуда уходить. Я имею в виду – потрясение от того, что тебя ненавидят. В тот самый миг.

«В тот самый миг». Говорит ли она о том, о чем он думает, что она говорит?

– Ты все еще боишься? – спрашивает он.

– Да.

– Боишься, что они вернутся?

– Да.

– И думаешь, что, если ты не выдвинешь против них обвинение, они не вернутся? Ты в этом себя уверила?

– Нет.

– Тогда что?

Она молчит.

– Люси, все так просто. Закрой псарню. Немедля. Запри дом, заплати за его охрану Петрасу. Передохни полгода, год, пока дела в стране не пойдут на лад. Поезжай за океан. В Голландию. Я дам денег. А когда вернешься, ты сможешь трезво оценить свое положение и все начать сначала.

– Если я уеду сейчас, Дэвид, я не вернусь. Спасибо за предложение, но оно не годится. Ты не можешь предложить ничего такого, чего сама я не обдумывала бы по сто раз.

– Тогда что ты намерена делать?

– Не знаю. Но какое бы решение я ни приняла, я хочу принять его сама, без понукания. Есть вещи, которых ты просто не понимаешь.

– Чего я не понимаю?

– Для начала – ты не понимаешь того, что произошло со мной в тот день. Тебя заклинило на моем благополучии, я благодарна тебе за это, ты думаешь, что все понял, но на самом-то деле – нет. Потому что понять ты не можешь.

Он тормозит, съезжает на обочину.

– Нет, – говорит Люси, – не здесь. Это плохое место, тут слишком опасно останавливаться.

Он набирает скорость.

– Напротив, – говорит он, – я понимаю все слишком хорошо. Я произнесу сейчас слово, которого мы до сих пор избегали. Тебя изнасиловали. Несколько раз. Трое мужчин.

– И?

– Ты боялась за свою жизнь. Боялась, что, попользовавшись тобой, они тебя убьют. Избавятся от тебя. Потому что ты ничего для них не значила.

– И? – Голос ее обращается в шепот.

– А я ничего не сделал. Не спас тебя. – Это уже его исповедальное признание.

Она нетерпеливо отмахивается.

– Не вини себя, Дэвид. Как можно было ожидать, что ты меня спасешь? Появись они неделей раньше, я была бы в доме одна. Но ты прав, я ничего для них не значила, ничего.

Пауза.

– Думаю, они делали это и прежде, – снова заговаривает Люси, и на этот раз голос ее звучит тверже. – Во всяком случае, те двое, что постарше. Думаю, они прежде всего и главным образом насильники. А воровство – это так, случайность. Побочный род деятельности. Мне кажется, их специальность – изнасилования.

– И ты думаешь, что они вернутся?

– Видимо, я живу на их территории. Они пометили меня. И возвратятся назад.

– Тогда ты не можешь здесь оставаться.

– Почему же?

– Потому что тем самым ты словно бы приглашаешь их к себе.

Прежде чем ответить, она надолго задумывается.

– Но разве на все это нельзя посмотреть иначе, Дэвид? Что, если… что, если такова цена, которую необходимо заплатить, чтобы остаться здесь? Возможно, они именно так на это и смотрят; возможно, и мне следует так на это смотреть. Они видят во мне владелицу некой собственности. А в себе – сборщиков податей или долгов. Почему мне должны позволить жить здесь, ничего не заплатив? Может быть, так они себе все и объясняют.

– Уверен, себе они все могут объяснить. Сочинять разные россказни в свое оправдание – более чем в их интересах. Но доверься собственным чувствам. Ты сказала, что ощутила в них одну только ненависть.