Джон Кутзее - Бесчестье

В голове у него – Байрон, одиноко стоящий на сцене, набирающий воздуха в грудь, чтобы запеть. Ему предстоит вот-вот отправиться в Грецию. В тридцать пять лет он начал понимать, что жизнь бесценна.

«Sunt lacrimae rerum, et mentem mortalia tangunt» [41]– такими будут слова Байрона, теперь он в этом уверен. Что касается музыки, она маячит где-то вдали, но близко пока не подходит.

– Тебе не о чем тревожиться, – говорит Бев Шоу. Голова Бев прижата к его груди; вероятно, она слышит, как бьется его сердце, в такт биениям коего шествует гекзаметр. – Мы с Биллом присмотрим за ней. Станем почаще ездить на ферму. Ну и Петрас. Петрас не будет спускать с нее глаз.

– Петрас с его отеческой заботливостью?

– Да.

– Люси говорит, что я не могу вовек оставаться отцом. А я и представить себе не способен в этой жизни, что я не отец Люси.

Бев зарывается пальцами в щетку его волос.

– Все будет хорошо, – шепчет она. – Вот увидишь.

Дом воздвигли при общей застройке этих мест, и лет пятнадцать – двадцать назад, тогда еще новый, он выглядел довольно уныло, но с тех пор поросшие травой дорожки, деревья и ползучие растения, раскинувшие побеги по бетонным стенам, значительно улучшили его облик. У номера восемь по Растхолм-кресент расписная садовая калитка с переговорным устройством.

Он нажимает кнопку. Юный голос произносит:

– Алло?

– Я ищу мистера Исаакса. Моя фамилия Лури.

– Он еще не вернулся.

– Когда вы его ожидаете?

– Минутку.

Жужжание, щелчок замка, он толкает калитку. Дорожка ведет к передней двери, у которой стоит, поджидая его, тоненькая девушка. На ней школьная форма: темно-синяя блуза, белые гольфы, рубашка с открытым воротом. У нее глаза Мелани, широкие скулы Мелани, темные волосы Мелани; если она чем-то и отличается от сестры, то большей красотой. Младшая сестра Мелани, о которой он уже слышал, вот только имени никак припомнить не может.

– Добрый день. Когда вернется отец?

– Занятия в школе кончаются в три, но он обычно задерживается. Да все в порядке, вы заходите.

Девушка, удерживая дверь открытой, вжимается в стену, когда он проходит мимо. Она жует хлеб, изящно держа ломоть двумя пальцами. Крошки на верхней губе. Его подмывает протянуть руку, стряхнуть их, и в тот же миг горячей волной накатывает воспоминание о ее сестре. «Господи, спаси и сохрани, – думает он, – что я здесь делаю?»

– Хотите, присядьте.

Он садится. Мерцает мебель, в комнате царит почти гнетущий порядок.

– Как ваше имя? – спрашивает он.

– Дезире.

Дезире, теперь он вспомнил. Сначала родилась Мелани, темная, потом Дезире, желанная. Наградить ребенка таким именем – значит как пить дать ввести богов в искушение!

– Меня зовут Дэвид Лури. – Он вглядывается в нее, но никаких признаков узнавания не замечает. – Я из Кейптауна.

– У меня сестра в Кейптауне. Она студентка.

Он кивает. Он не говорит: я знаю вашу сестру, хорошо знаю. Но думает: плод с того же древа, вероятно схожий с первым до самых интимных подробностей. Но есть и отличия: по-разному пульсирует кровь, различно выказываются потребности страсти. Обе в одной постели – вот опыт, достойный короля.

Он вздрагивает, смотрит на часы.

– Знаете что, Дезире? Я, пожалуй, попробую поймать вашего отца в школе, только вы мне скажите, как ее найти.

Школа составляет часть жилого квартала: низкое, облицованное кирпичом здание со стальными оконными рамами и асбестовой крышей, стоящее посреди четырехугольного, обнесенного колючей проволокой двора. «Ф. С. Мараис» – гласит надпись на одной из приворотных колонн; «Средняя школа» – значится на другой.

Двор пуст. Побродив немного, он натыкается на табличку «Канцелярия». В канцелярии сидит, полируя ногти, немолодая пухлая секретарша.

– Я ищу мистера Исаакса, – говорит он.

– Мистер Исаакс! – зовет секретарша. – К вам посетитель! – И говорит ему: – Да вы входите, входите.

Сидящий за столом Исаакс начинает было привставать, замирает, недоуменно глядит на него.

– Вы меня не помните? Дэвид Лури из Кейптауна.

– О! – произносит Исаакс и садится. На нем все тот же великоватый ему костюм: шея тонет в вороте пиджака, из которого Исаакс торчит, будто остроклювая птица из мешка. Окна закрыты, пахнет застоявшимся табачным дымом.

– Если вы не хотите меня видеть, я сразу уйду, – говорит он.

– Нет, – откликается Исаакс. – Присаживайтесь. Я тут посещаемость проверяю. Вы не против, если я сначала закончу?

– Пожалуйста.

На столе фотография в рамке. Оттуда, где он сидит, не видно, кто на ней изображен, но он знает и так: зеницы очей мистера Исаакса, Мелани и Дезире, и женщина, которая выносила их под сердцем.

– Итак, – произносит, закрывая журнал, мистер Исаакс. – Чему обязан удовольствием?

Он думал, что будет волноваться, но теперь ощущает полное спокойствие.

– После того как Мелани подала жалобу, – говорит он, – университет провел официальное расследование. В результате я лишился места. Такова моя история, вам она, должно быть, известна.

Никакой реакции; Исаакс продолжает вопрошающе взирать на него.

– С тех пор я не у дел. Сегодня я проезжал через Джордж и подумал, что нужно бы задержаться здесь и поговорить с вами. Я помню, при последней нашей встрече мы были несколько… разгорячены. Но я решил, что все же стоит заглянуть к вам и рассказать, что у меня на душе.

Все сказанное до сих пор – правда. Он действительно хочет рассказать, что у него на душе. Вопрос только в том, что у него там, на душе.

В руках Исаакса дешевая шариковая ручка «бик». Исаакс поглаживает ее пальцами, переворачивает, поглаживает снова и снова, движениями скорее машинальными, чем нетерпеливыми.

Он продолжает:

– Вы знаете эту историю такой, какой она видится Мелани. Я хотел бы рассказать, если вы согласны меня выслушать, как я ее себе представляю.

Все началось без какого-либо умысла с моей стороны. Началось как приключение, одно из тех небольших нежданных приключений, которые выпадают мужчинам определенного сорта, выпадали и мне, позволяя держать себя в форме. Простите, что я так это излагаю. Я стараюсь быть искренним.

Однако в случае Мелани произошло нечто непредвиденное. Про себя я называю это огнем. Она зажгла во мне огонь.

Он замолкает. Ручка продолжает свой танец. «Небольшое нежданное приключение. Мужчины определенного сорта». А мужчине, сидящему напротив него за столом, приключения выпадали? Чем дольше он глядит на Исаакса, тем сильнее сомневается в этом. Он не удивился бы, узнав, что Исаакс отправляет некую должность в церкви – дьякона или причетника, хотя, собственно, что такое причетник?

– Огонь… Что в нем замечательного? Если он гаснет, вы чиркаете спичкой и разжигаете новый. Так я привык думать. Между тем в давние времена люди поклонялись огню. Они бы крепко подумали, прежде чем позволить пламени умереть – пламени-богу. Такого вот рода пламя и зажгла во мне ваша дочь. Не настолько жаркое, чтобы я в нем сгорел, но настоящее – настоящий огонь.