Розали Хэм - Месть от кутюр

Тедди сказал, что выезжает около восьми часов.

Когда на следующее утро он подошел к машине, Тилли уже сидела на пассажирском месте в изящной шляпке-клош и темных очках. Она бросила взгляд на часы и отмахнулась от назойливой мухи.

– Привет, – поздоровался Тедди.

В дороге он не приставал к Тилли с разговорами и ровно в девять высадил в Уинерпе. Они договорились встретиться в полдень в пабе. За ланчем Тедди угостил Тилли овощным рагу и кружкой портера, потом помог отнести покупки в автомобиль и снова предоставил ей полную свободу до вечера. На закате Тедди привез Тилли домой. Войдя в дом, она обнаружила, что Молли разобрала ее швейную машинку до последнего винтика. Тилли потребовалось три дня, чтобы найти все детали и заново собрать машинку.

За неделю до Рождества Тилли сидела за кухонным столом, сгорбившись над машинкой, и испытывала от своего занятия настоящее счастье. Молли в коляске у очага распускала свитер, в который была одета. Тилли посмотрела на ее колени, где уже лежало целое гнездо из волнистой пряжи.

– Зачем ты это делаешь? – поинтересовалась она.

– Мне жарко.

– Отодвинься от огня.

– Не хочу.

– Не хочешь – как хочешь.

Тилли с силой нажала на электрическую педаль. Молли потянулась за кочергой, спрятала ее под пледом у себя на коленях и начала медленно вращать колеса кресла-каталки.

Пальцы Тилли продвигали скользкую ткань, нога на педали работала все быстрее, иголка ритмично ходила вверх-вниз. Молли нашарила под пледом кочергу, размахнулась и ударила дочь по затылку как раз в тот момент, когда Тедди постучал в дверь, затянутую сеткой. До его слуха донесся короткий вскрик и неровные, спотыкающиеся шаги. Он вошел в дом.

Тилли стояла в углу и держалась за голову. Молли как ни в чем не бывало сидела у очага и вытягивала нить из свитера. На полу возле стола лежали воздушные кипы атласа и кружев.

– Что случилось? – встревоженно спросил Тедди.

– Она меня ударила, – сообщила Тилли.

– А вот и нет! – вскрикнула Молли.

– Ударила. Кочергой.

– Лгунья! Ты просто хочешь, чтобы меня забрали в дурдом. Это ты представляешь опасность, а не я. Ты убила моего опоссума! – захныкала Молли.

– Опоссум перебрался на дерево, потому что труба дымит. Можешь любоваться на него сколько угодно. – Тилли потерла ушибленный затылок.

– Еще бы ей не дымить, если ты постоянно варишь в котле свои зелья!

Тедди немного постоял, переводя взгляд с матери на дочь, потом подошел к Молли, погладил ее костлявую спину и вручил ей свой носовой платок.

– Ну, все, все, хватит.

Молли, завывая, повалилась на него. Тедди протянул ей фляжку с виски.

– Вот, выпей успокоительного.

Молли с жадностью схватила фляжку и поднесла ко рту.

Тедди подошел к Тилли.

– Покажи, – попросил он.

– Все в порядке. – Она забилась еще глубже в угол, однако Тедди не отступал.

Запустив руку в роскошные волосы Тилли, Тедди ощупал теплый череп.

– У тебя там шишка, – сказал он.

Повернувшись к Молли, он заметил, как она спрятала фляжку под подолом ночной рубашки.

– Отдай.

– Сам возьми!

Тедди поморщился. Тилли двумя руками залезла под рубашку Молли, вытащила фляжку и отдала Тедди.

– Пусто, – констатировал он.

Тилли подняла свадебное платье Гертруды с пола, положила обратно на стол.

– Вообще-то я пришел пригласить вас обеих на завтрашнюю предрождественскую вечеринку, но… – Тедди искоса взглянул на Молли и снова тряхнул пустой фляжкой.

– Охотно приду, – заявила Молли и рыгнула.

– Я не пойду, – мотнула головой Тилли.

– Ну и ладно, – махнула рукой Молли. – Он заедет за мной. Правда, сынок?

Тедди и в самом деле заехал за Молли и привез Тилли розы. Огромный букет бархатных темно-алых роз, источавших густой аромат карамели, лета и туманной дымки над рекой. Тилли была потрясена.

– Вчера вечером я рисковал жизнью, чтобы нарвать их для тебя.

– В чьем саду? Бьюлы или сержанта Фаррата?

Тедди задорно подмигнул.

– Выпьешь с нами?

– Нет.

– Ну хоть один бокал.

– Поверь, я очень признательна уже за то, что ты на часок избавишь меня от Молли.

– Приходи к нам, Тилли.

– Мне будет приятно посидеть в тишине.

Молли выкатила коляску на веранду.

– Идем, сынок, пусть она одна тут киснет.

На нижней ступеньке Тедди в последний раз попытался уговорить Тилли:

– Пойдем, пожалуйста. Мы устраиваем на свалке отличные вечеринки. Под деревом – куча подарков детворе от Санты, все просто визжат от восторга.

Тилли с улыбкой закрыла дверь, потом вполголоса произнесла:

– Мое сердце этого не выдержит.

Элсбет сказалась больной и не желала даже пальцем пошевелить ради предстоящей свадьбы. Уильям приуныл, но ненадолго – все как-то потихоньку пошло само собой. Мистер Пратт вновь открыл ему кредит, так что можно было серьезно подумать о восстановлении усадьбы: для начала починить ограждения, купить новый трактор, семена. В семье пойдут дети, их надо кормить; Гертруда со временем привыкнет, научится вести хозяйство…

Он прочел ей сто тридцатый сонет Шекспира.

– Как тебе, дорогая?

– Что?

– Это Шекспир, Уильям Шекспир.

– Мило.

– Да, конечно, но что тебе понравилось больше всего?

– Почти все другие стихи слишком длинные, а этот – короткий.

Над их головами кружились мотыльки, привлеченные светом фонаря над задней дверью Праттов. Уильям, без конца мусоля поля шляпы, промолвил:

– Мона сказала, приглашения уже готовы…

Мона Бомонт даже мечтать не смела, что когда-нибудь станет подружкой невесты. Поскольку Элсбет отказалась составлять список гостей, Мона сделала это сама – просто записала туда всех родственников и бывших школьных приятелей Уильяма, каких знала.

– …и я бы предпочел свадьбу поскромнее. Знаешь, я как-то не рассчитывал…

Гертруда надула губы.

– Поцелуй меня, Уильям. Ты не целовал меня уже сто лет.

Он чмокнул ее в щеку, но она обвила его шею руками.

– Гертруда, послушай… Я знаю, у тебя уже есть наряд и…

– Платье, Уильям, свадебное платье.

– …и приготовления идут очень… быстро… Ты прекрасно справляешься, только… Я тут подумал, у нас все так поспешно и… Брак – это ведь на всю жизнь… Я хотел сказать, если ты сомневаешься, что будешь счастлива в моем доме, с мамой и Моной, мы можем не торопиться, ничего страшного. Подождем, пока не будем уверены в своих чувствах, чтобы не наспех, может быть, осенью. Я пойму, если…

Подбородок Гертруды задрожал, в глазах полыхнуло, как будто лопнули два абрикоса.

– Но ты же… Мы… Я думала, ты меня любишь! Что обо мне станут говорить?..

В окне со стороны фасада загорелся свет. Гертруда тяжело опустилась на деревянные доски среди старых башмаков и садового инструмента и закрыла лицо руками. Уильям горестно вздохнул и наклонился к ней, чтобы погладить по плечу.