Уильям Голдинг - На край света (трилогия)

Я перевернулся, лег на живот, но качка была сильной и неравномерной – постель подо мной неприятно ерзала. Я взялся одной рукой за край койки, а другой пошарил по стене. Пальцы на что-то наткнулись. Ну, конечно – рым-болт. Просто волосы дыбом! Я чуть было не вскочил, чтобы кинуться на поиски Чарльза – да кого угодно, лишь бы живого, теплого, говорящего! – но взял себя в руки и вцепился в рым-болт с силой, напугавшей меня самого. Крепко зажмурившись, я лежал в позе мертвого Колли, сам холодный, как покойник.

Оцепенение ужаса медленно, но верно сменилось обычным волнением, которое, в свою очередь, перешло в унылую, но спокойную неприязнь. Что было – то прошло. Прошло.

Из каюты Преттимена раздался стон. Я отпустил рым-болт и повернулся на спину. Простреленная балка больше не пугала меня. Глаза мои закрылись.

Не могу припомнить момент перехода от бодрствования ко сну. Скорее всего это случилось незадолго до рассвета: я впал в подобие дремы, похожей на забытье.

Он что-то говорил. Голос звучал точно издалека. Знакомый голос, прерываемый всхлипами. Я никак не мог понять, откуда он раздается. Кто это, ради всего святого?! Странное место, снова и снова озаряемое вспышками безжалостного света. Голос приблизился.

– Ты мог спасти нас!

Мой собственный голос. Я проснулся. За стеклом фонаря дрожал и прыгал огонек. Я потушил его, лег обратно, и лежал так долго-долго, дожидаясь рассвета.

На рассвете я оделся в задумчивости. Однако жизнь продолжается, и даже муки самопознания не могут заставить человека полностью забыть о желудке!

Пассажирский салон был пуст, если не считать тщедушной фигурки Пайка. Он сидел у окна, примостив лоб на сложенные руки. Я было решил, что он пьян, но, услышав шаги, Пайк с сонной улыбкой поднял голову и снова опустил ее на стол. Что ж, значит, не только в моей каюте трудно заснуть! Я попросил у Бейтса кружку эля – больше все равно ничего не было – и позавтракал по примеру древних. Вернулся в каюту, надел плащ и сапоги и уже намеревался выйти на палубу, но заметил, что мистер Брокльбанк занял мое любимое место: у левого борта, под вантами грот-мачты. Я уселся на стул, не снимая дождевика, и окинул взглядом небогатую коллекцию книг, стоящих на полке в ногах кровати. Вспомнив Чарльза и его подарок – матросскую робу – я потянулся за «Илиадой» и перечел в VI песне историю Главка и Диомеда. Доспехами они обменялись безрассудно, легко сменивши медь на золото. Я даже не знал, из чего сделана моя решимость поспособствовать продвижению Чарльза по службе. Несомненно, его забота обо мне – ванна и сухая одежда, словно бы он был моей нянюшкой – в наших обстоятельствах оказалась настоящим золотом! Я попытался читать, но вскоре обнаружил, что слова куда-то плывут. Неудивительно – спал я мало и беспокойно. Вспомнив, что Чарльз велел надевать плащ только при опасности промокнуть, я отложил книгу и вышел на шкафут. Мистер Брокльбанк ушел. Я устроился под вантами так, чтобы меня обдувал ветер.

Из коридора показался мистер Бене.

– Что ж, мистер Тальбот, ход держим неплохо!

– Погода по-прежнему не подходит вам для того, чтобы изуродовать… я хотел сказать отремонтировать фок-мачту?

– Пока что нет. Но ветер уляжется. К счастью, он не мешает Кумбсу в изготовлении угля.

– Погодите, сэр… Говорят, что в случае крайней опасности мачту можно и срубить…

– Вы говорили со старшим офицером!

– Я часто с ним беседую, правда, на другие темы. Нет, идея моя собственная – срубите мачту и не придется возиться с починкой гнезда. Есть у меня такая привычка – иногда думать самостоятельно.

– Неплохая привычка, сэр. Но стоит нам срубить фок-мачту, как придется рубить и бизань, чтобы сохранить равновесие. Кроме того, мачты никогда не падают так, как этого ожидаешь. Вообразите, если она склонится за борт, оставаясь связанной с судном, и потянет нас набок! Мы неминуемо перевернемся – на это хватит пары секунд. Браво за идею, мистер Тальбот, и все-таки… Нет, сэр, благодарю вас, она нам не подходит. При первой же возможности мы стянем степс и таким образом закрепим его. Потерпите еще пару вахт.

Его тон мне совсем не понравился – но что я мог поделать? В конце концов, у нас есть общий интерес…

Бене повернулся, чтобы уйти. Я поспешил за ним.

– Хотел расспросить вас, сэр, об одном случае, когда вы, и миссис Сомерсет, и мисс Чамли…

– Позже, мистер Тальбот. О, что за погода! Просто петь хочется!

Он торопливо пересек палубу и исчез в кубрике. Корабль качнуло на волне. Из коридора вышли Чарльз, старшина и пара матросов. Увидев меня, Чарльз остановился.

– Как самочувствие, Эдмунд?

– Боюсь, ночь была не из приятных.

– Выглядите бледновато. Качка?

– Нет, просто спал беспокойно.

– Вам лучше вернуться в кают-компанию.

Я почувствовал, что краснею, так как Чарльз верно угадал причину моего беспокойства.

– И стать предметом всеобщих насмешек? Никогда!

– В минуты лишений и опасности люди часто смеются над чем попало.

– То есть мы по-прежнему в опасности?

Чарльз повернулся к старшине и отдал приказ. Тот козырнул и вместе с матросами побежал, или, вернее, помчался, по палубе к баку.

– Да, Эдмунд, опасность все та же.

– Что ж, хотя бы погода радует.

– Друг мой, это всего лишь передышка, которая к тому же даст Бене возможность подготовиться к надругательству над мачтой. Мне это, кстати, совсем не нравится. Чую, ждут нас неприятности. Простите, мне пора.

– Возьмите меня с собой.

– Нет, нет. Эта прогулка не для вас.

Чарльз отсалютовал на прощание и пронесся по палубе. Леера уже не тряслись, а лишь слабо дрожали. Чарльз не уделил им ни малейшего внимания.

– Мистер Тальбот.

Я обернулся. У входа в коридор стояла мисс Грэнхем в робе и слишком больших для нее резиновых сапогах.

– Доброе утро, мадам. Чем могу служить?

– Не желаете ли пройти к мистеру Преттимену? Прямо сейчас, если вам удобно.

– Навестить мистера Преттимена? В любое время, мадам.

Она отворила скрипнувшую дверь и заглянула в каюту.

– Уснул. Это все болеутоляющие. Возможно…

Мисс Грэнхем медлила, но я не видел повода откладывать визит.

– Может быть, мне подождать внутри?

– Если хотите.

Я вошел в каюту и затворил за собой дверь. Здесь, как и везде, стояли койка, полка для книг, парусиновый таз с висевшим над ним маленьким зеркалом, откидной столик с письменными принадлежностями. Под тазом виднелось ведро, а у стола – парусиновый стул. Оригинальность мистера Преттимена проявилась в том, что он спал задом наперед – макушкой к корме, ногами к носу. Голова, таким образом, нависала чуть ли не над ведром, ради чего, возможно, он и улегся таким странным образом. Ко мне вернулись до отвращения яркие воспоминания о первых неделях плавания и об охватившей всех пассажиров морской болезни.