Сара Груэн - У кромки воды

Он обреченно вскинул руки.

– Еще одно в чешуе. Глаза, как у змеи, глаза на стебельках, вообще без глаз. Переходит дорогу, жуя при этом чертову овцу. Серое, зеленое, черное, серебристое. Со спинным плавником, с ластами, кругом одни руки, лишено конечностей, бивни. Бивни, бога ради!

Он бросил на меня разгневанный взгляд, словно я позволила себе обидное замечание. Когда я не ответила, он повернулся к Хэнку:

– Вертикальные колебания. Раздувающиеся ноздри. Выдры. Олени. Одержимый любовью осетр. Гигантский кальмар. Гнилые коряги, всплывающие со дна. Единственное, про что нам не рассказали, это про огнедышащее чудовище с крыльями.

– Уверен, еще расскажут, – ответил Хэнк.

Он откинулся назад, положив ногу на ногу, и выпустил кольцо дыма.

– Как ты можешь так спокойно об этом говорить? Как, черт возьми, нам понять, где здесь правда, когда многие из них нам явно врут?

– Перестать им платить, как еще, – сказал Хэнк.

Он успешно пропустил маленькое дымное колечко сквозь кольцо побольше. Склонился вперед и ткнул меня в колено.

– Мэдди, ты это видела?

– Видела, – ответила я.

Энгус, смотревший на нас из-за барной стойки, тоже видел.

– Если приучишься курить, я тебе покажу, как делать всякие штуки, – продолжал Хэнк. – Вот, смотри…

Он выпустил вертикальную петлю и снова втянул ее в рот.

– Хэнк, да бога ради! – сказал Эллис. – Вернись к теме. Если мы перестанем им платить, они не станут с нами встречаться.

– А если будем платить, они станут врать. Если с нами захотят встретиться, просто чтобы рассказать свою историю, тогда больше шансов, что мы услышим правду.

Хэнк повернулся ко мне:

– Что думаешь, радость моя?

– Не знаю, правда, – сказала я. – Наверное, я могу понять обе стороны.

– Что-что? – спросил Эллис, крутанувшись ко мне. – Повтори-ка.

– Я сказала, что не знаю.

– Нет, не знаешь, – сказал он. – И все-таки вечно лезешь со своим мнением.

Я решила не обращать внимания на оскорбление и стала ковыряться в остатках пирога. Я искала кусочки кролика, потому что грибы не любила. К несчастью, они были одинаково коричневыми.

Внезапно меня ударила изнутри полностью оформленная мысль, coup de foudre. Я положила вилку и посмотрела на Эллиса, чувствуя, как расширяются мои глаза.

Едва взглянув на ведьмины кубки, он решил, что они ядовитые, но они ничем не были похожи на ядовитые грибы – кроме того, что были изнутри красными.

– Закрой рот, – сказал Эллис. – Муха залетит.

– Эллис! – рявкнул Хэнк. – Что с тобой такое? Ты же с Мэдди разговариваешь.

– Прошу прощения, – сказала я, положив салфетку возле тарелки и поднимаясь.

Эллис нахмурился и покачал головой.

– Проводить тебя наверх? – спросил Хэнк, поспешно встав.

– Нет, спасибо. Я справлюсь.

– Да, конечно, – отозвался он, но обошел стол и коснулся моего локтя. – Мэдди, он не всерьез. Он просто ведет себя как тупица. Ему сейчас нелегко.

– Нелегко, – повторила я. – Да, конечно.

Я пыталась уложить в голове то страшное, что только что заподозрила. Если я была права, это не только доказывало, что аморальность Эллиса имеет совершенно иной масштаб, но и полностью лишало смысла всю нашу бездумную самонадеянную затею. Найди он чудовище, это не вернет ему честь, потому что нечего было возвращать.

За ночь я уверилась в своей правоте.

Он разбивал машины не потому, что не понимал, красный свет горит или зеленый. Он их разбивал, потому что был пьян. Точно так же он не случайно покупал мне платья и украшения почти исключительно красного цвета. Он знал, что это подчеркнет мои зеленые глаза. А единственной причиной, по которой он, как я поняла, купил мне противогаз в красной сумке, было то, что сумка подходила к моим перчаткам.

Самым омерзительным мне казалось то, что он устроил целый спектакль из второй попытки записаться добровольцем, а потом изобразил отчаяние, когда ему снова отказали. Все это было разыграно для того, чтобы получить сочувствие, которого, как ни поразительно, ему, похоже, казалось, он заслуживал. Представление, достойное моей матери.

На следующее утро я постаралась спуститься первой, захватив с собой пальто, противогаз и перчатки. Перчатки я положила на стол и стала ждать. Обычно я спускалась позже всех, поэтому не знала, кто появится раньше.

К моему облегчению, это оказался Эллис.

– Доброе утро, милая, – сказал он, поцеловав меня в щеку. – Ты рано встала. У тебя планы?

Я на мгновение опешила от его веселости. Интересно, он вообще помнит, что было накануне вечером?

– Просто погуляю по окрестностям, – ответила я, попытавшись подстроиться под его тон. – Жаль, у меня с собой акварели нет.

– Твои картины начисто смыло бы дождем.

Он вытащил из сумки журнал наблюдений и открыл его.

Я подняла алые перчатки и аккуратно разгладила большие пальцы, прижав их к ладоням.

– Да, наверное, ты прав, – сказала я. – Кстати, хотела тебе сказать, я так рада, что ты купил мне водонепроницаемую сумку для противогаза. Картонная коробка, скорее всего, уже разлезлась бы.

– Для моей девочки – все только самое лучшее, – ответил Эллис.

– Интересно, почему ты выбрал этот цвет.

– В пару к перчаткам, разумеется. Слушай, что нужно сделать, чтобы тут покормили завтраком?

Он вытянул шею, пытаясь высмотреть Рону.

– Но перчатки-то у меня зеленые, – сказала я.

– Нет, красные.

– Нет, – медленно произнесла я. – Зеленые.

Он взглянул на перчатки, потом поднял глаза и встретился с моим взглядом.

– Ну, – так же медленно отозвался он, – ты мне сказала, что они красные.

– Разве? – ответила я, продолжая теребить перчатки. – То, наверное, была другая пара. Эти зеленые, сочетание цветов вышло довольно странное. Я себя чувствую рождественским венком.

Я подняла глаза. Он смотрел на меня не моргая, лицо у него было ледяное, как гранит.

– Как бы то ни было, – продолжала я, – если еще поедете в Инвернесс, мне не помешает завести новую пару. Эти в пятнах от воды. И на этот раз я бы хотела красные. Знаешь, как говорят: «Красный – знак отличия храбрых»?

Возле меня появился Хэнк.

– Что у вас тут, ребята?

– Какого цвета эти перчатки? – решительно спросил Эллис.

– Что? – не понял Хэнк.

– Перчатки Мэдди. Какого они цвета?

– Красные, – сказал Хэнк.

Эллис так резко встал, что ножки его стула со скрежетом поехали по каменному полу. Он швырнул журнал в сумку, плюхнул ее на стул и так дернул молнию, что закрыть ее сумел только с третьего раза. Потом бросил на меня последний уничтожающий взгляд и вылетел наружу.

Через пару секунд Хэнк подал голос:

– Господи. Вы не из-за меня поссорились, ведь нет?

Вместо ответа я уставилась на свои колени.

Хэнк отодвинул стул и сел.